Новая надежда России

Увидев, что мой робот неподвижно лежит у стены зала, Владимир Владимирович развернул машину и одним прыжком подскочил ко мне, вновь занося руку и готовясь нанести решающий удар. Однако тут возникла помеха: клинок был неподвижно приварен к конечности и не был приспособлен для колющих движений – им можно было только рубить наотмашь. Чтобы достать мою распластавшуюся по полу машину, ему пришлось неудобно наклониться, да еще отвести руку вперед, опасно вынося центр тяжести наружу – и вот тут-то, в этом неустойчивом положении он получил от меня подсечку ногой под колено. Мой расчет оправдался полностью – теперь уже робот соперника всей массой, высекая искры и теряя разлетающиеся во все стороны мелкие детали, плашмя грохнулся на пол, а я использовал полученную передышку для того, чтобы попытаться принять вертикальное положение.

Это удалось не без труда; вдобавок, как только я выпрямился, выяснилось, что отсутствие одной из двух тяжелых рук катастрофически нарушает равновесие: машину постоянно вело в сторону, и непрерывные отчаянные попытки выровнять её отнимали массу сил и внимания. Вражеский робот тоже неуклюже ворочался на полу, пытаясь подняться. Из-за непропорционально широких плеч и узкого зада, к которому крепились нижние конечности, это получалось у него ещё хуже, чем несколькими секундами ранее у меня. Пока что меня спасало то, что эти идиотские механизмы, родившиеся словно в воспаленном воображении обкурившегося японского аниматора, имели своей единственной задачей устрашение и демонстрацию показного могущества – причем даже не настоящим врагам, а собственным патриотам, по детски любящим вооруженных роботов, – и совершенно не были предназначены для реального боя. Решив продлить, сколько можно, затянувшийся паритет, я открыл огонь по барахтавшейся туше из пулемета, прикрепленного к левой, невредимой руке.

Президент рефлекторно закрылся широким бронированным локтем от звякавших по металлическому телу пуль, но видно было, что они не причиняют ему никакого вреда – на это защиты хватало с избытком. Расстреляв боезапас, я замер в растерянности – непонятно было, что делать дальше. Моих возможностей передвигаться еле хватало, чтобы держаться у стены – не было и речи о том, чтобы подойти к машине противника и постараться нанести ей какие-то осознанные повреждения. Хотя…

Оттолкнувшись от стены здоровой рукой, и с трудом сделав несколько неуверенных, пьяных шагов, я размашисто, как убитый выстрелом в затылок Железный Дровосек, повалился всем телом на машину президента. Это, очевидно, не нанесло ему особого ущерба, кроме легкого сотрясения или, может быть, контузии, но он явно не ожидал моего маневра. Вдобавок, теперь ему было вдвойне сложнее поставить своего робота на ноги. На короткий момент стекла наших кабин сблизились: я увидел искаженное бешенством лицо Владимира Владимировича с источающими ярость глазами – он-то давно, видно, привык, что любая задача дается ему легко и без усилий, – и не удержался от того, чтобы с торжествующей издевкой показать ему язык.

Это привело его в неистовство. Напрягая всю свою волю, и натягивая все до одной железные жилы послушного ему гигантского автомата, он приподнял манипуляторы, с натугой сбросив щуплое тело моего робота на пол, после чего чудовищным усилием привел свою машину в вертикальное состояние. Диспозиция с точностью повторяла ту, в которой мы уже находились минуту назад: я лежал, а президент осторожно подбирался ко мне боком, приглядываясь, с какой стороны лучше нанести смертельное поражение своим клинком. Я уже начал надеяться, что он вновь попадется на ту же самую незамысловатую уловку с подсечкой, но, видимо, моя увертливость начала надоедать кукловодам этого поединка, и в игру вступил лысый майор Пушков. Как только робот Владимира Владимировича оказался достаточно близко, чтобы я смог достать его ногой, вспыхнула красная лампа, и я снова потерял любой контроль над происходящим. Теперь мой соперник мог ничего не опасаться: он, не торопясь, выбрал позу понадежней, занес меч и приготовился к последнему прыжку.

Ну уж нет, не сегодня, – с мрачной решительностью подумал я, и вдавил прямо сквозь карман кнопку партизанского передатчика: я помнил о ней самого начала боя, выжидая лишь удобный момент. Честно говоря, у меня не было уверенности, что после нажатия произойдет хоть что-то существенное – слишком много вранья и интриг было в словах всех участников этой запутанной истории, чтобы надеяться на их окончательную искренность. Однако результат приятно меня удивил – и, надо полагать, вверг в шок всех остальных собравшихся в этом подземном цирке.