Как только я привел в действие устройство, лампа передо мной потухла, и после уже не светила никаким светом. Но привычный мне способ управления роботом так и не вернулся – его стальные мышцы более не реагировали на мои мысленные веления. Очевидно, то же самое произошло и со снарядом президента – он нелепо запутался ногами в самом начале начатого прыжка, по инерции приподнялся на несколько метров в воздух и стал тяжело и неотвратимо, как в замедленном фильме, падать на меня – при том, что его страшный клинок был всё ещё беспомощно завернут за спину, и не представлял для меня ни малейшей угрозы. Все также отчетливо, как на киноэкране, передо мной проплыло лицо грозного и еще секунду назад непобедимого Владимира Владимировича – оно удивленно вытянулось, а затем мучительно перекосилось, как от зубной боли (краем глаза я заметил, что то же самое происходит и с его клевретами, устроившимися во втором ряду кресел кабины). Мой враг – да, сейчас он был несомненным врагом, жаждущим моей смерти, падал на меня в железном коконе, не зная, что предпринять, но, думаю, не особо тревожась за свою судьбу – разве мог он ожидать от моего робота с выключенным управлением какой-то пакости?
Следовало, все же, быть готовым и к такому, господин президент. С того самого мига, как все окрестные нейродатчики приказали долго жить, повинуясь сигналу игрушечного передатчика бедной шлюшки Нади, я не забывал о ручном управлении, опрометчиво оставленном мне беспечным Пушковым. И вот, дождавшись, когда траектория падения президентского робота станет ясной и предсказуемой, я всего лишь поднял единственную оставшуюся руку вверх, и в следующую же миллисекунду огромная стальная туша с разгону напоролась на нее всем своим весом, чудовищным многотонным импульсом вминая внутрь корпуса прозрачный пузырь кабины. Тот с поразительной легкостью треснул и съежился, как яичная скорлупа, а затем исчез в недрах разорванного металла. Насаженная на острую ферму руки, как медведь на рогатину, гигантская машина произвела железный стон и рухнула, дымясь, рядом с моей.
Я осторожно огляделся. Несомненная и бесповоротно свершившаяся гибель Президента вызвала истерическую панику в рядах его сподвижников, собравшихся на церемонию. Я с изумлением наблюдал, как трибуны за стеклами быстро пустеют, а ещё недавно преданные всей душой власти чиновники и офицеры разбегаются в стороны как ошпаренные кипятком тараканы. Уж насколько я сам был взвинчен пережитой только что передрягой, едва не сведшей меня самого в могилу, я не мог не найти это зрелище символическим и поучительным. Люди метались в стороны не только, кажется, от испуга, но и потому что исчез тот центр притяжения, который долгие годы объединял их в единый политический организм, уравновешивая своей ужасающей гравитацией ненависть, страх и презрение, излучаемые или самими в сторону друг друга. Теперь связывающая сила исчезла, и верх взяла хаотическая энергия взаимного расталкивания – как при распаде обреченного, дряхлого, перетяжеленного бесполезными балластными нейтронами атомного ядра.
Прошло несколько минут, и в огромном зале стало тихо, крики паникующей толпы затихли в далеких коридорах, и единственным звуком, отражавшимся эхом от круглых стен, остался треск, с которым догорал поверженный мной робот. Видимо, я переоценил собственные силы – разобраться с запорами люков и выбраться наружу стоило огромного труда. Когда я всё-таки спустился на закопчённый, залитый машинным маслом пол, то чуть не рухнул на землю от навалившихся усталости и опустошения. Еле-еле передвигая ноги и хватаясь руками, чтобы не упасть, за горячий металл, я добрел до стены зала, и уже вдоль неё, осторожно, дополз до хрустального сосуда. Слава богу, он не пострадал в разразившейся битве машин, а сама Надя, казалось, даже не заметила разыгравшейся вокруг драмы – она все так же спокойно спала, и лицо её в этом спокойствии, обрамлённое длинными светлыми волосами, было непередаваемо прекрасным.
Ладно, – озабоченно подумал я, – оставим романтику на потом, а сейчас надо бы придумать, как убраться отсюда, да побыстрее, и, желательно, подальше… Крышка стеклянного футляра отыскалась и открылась без особых проблем, хотя я и измучился под её тяжестью, пытаясь аккуратно отвести ее в сторону. В конечном итоге я просто спихнул ее на пол, и она звонко разлетелась на тысячи блестящих осколков. Но теперь предстояло искать выход наверх, да ещё с бездвижной Надей на руках, а у меня уже совсем не было сил. Я грустно подумал, что моя победа, по всей видимости, окажется пирровой, или, во всяком случае бесплодной – тут мне и предстоит сдохнуть, рядом с телом любимой в хрустальном гробу.