Как и следовало ожидать, надолго старичья не хватило. Оргия быстро угасла, сменившись коллективным расслабленным отупением. Утомившийся Всеволод Рудольфович мирно спал, расстелив щеки на блюде с растаявшим заливным. Петуния Львовна, осознав безосновательность своих претензий, отстала от меня, и теперь тоже храпела, задрав подбородок и вывесив напоказ вымя с бесформенными бурыми сосками. Девушка Надя забралась с ногами в кресло у стола и копалась в своём телефоне. Её волосы слиплись, а бледное веснушчатое тело блестело от пота. Из старшего поколения какую-никакую ясность сознания сохранил только Корней Петрович. Вяло отмахивая стаканом, от втолковывал мне:
– Да куда ты щас поедешь?.. Ночь на дворе, оставайся до утра отдохнуть, у нас гостевая есть. Давай, не глупи…
– Он не проедет, – сказала Надя. – Тут пишут, что занос на трассе, дорога перекрыта. Так что без вариантов.
– Во, Надька дело говорит, хоть и дура. Ой, Надюш, прости… Петька!!! – гаркнул он вдруг, ткнув ладонью в лицо дамы – та повалилась на бок, не просыпаясь. – Нет, эта жопа уже никуда не пойдет… Надька! Ну-ка, проводи гостя в наши апра… апара… да тьфу бля, в номер для гостей!
Какого черта, подумал я. Никуда тащиться категорически не хотелось, и ещё меньше хотелось сейчас возвращаться в остывшую машину. Всё равно ведь с места я сегодня не сдвинусь, потому что садиться за руль – что? Правильно! – надо трезвым.
– Да, Надежда, – промямлил я, – вы уж проводите меня, пожалуйста. Что-то я притомился у вас.
– Заметно, – подтвердила девушка, нехотя поднимаясь. Она повернулась к нам спиной и беззастенчиво наклонилась, собирая разбросанные вещи.
– Во дает, – восхищенно пробормотал Пуцько и, наконец, тоже вырубился.
Собравшись и слегка приведя себя в порядок, Надя без капли смущения засунула себе в сумку одну из нетронутых бутылок со стола, а затем спокойно взяла меня под руку.
– Пойдем, – позвала она, – хреновину свою не забудь, за которой приехал.
Вдохнув ночной весенний воздух, я почувствовал себя лучше – не могу сказать, что в голове прояснилось, но, по крайней мере, застилающая ум алкогольная муть приобрела свежий привкус оптимизма. Надя вела меня вглубь завода, обходя какие-то будки, глубокие лужи и груды кирпичного боя. Наконец, показался качающийся на ветру фонарь, а за ним – небольшое двухэтажное строение с железной лестницей, поднимающейся наверх, и опоясывающей стены галереей – впрочем, совершенно лишенной изящества. Под лестницей мигала тусклая уличная лампа, еле освещающая вход на первый этаж.
– Пришли, – сказала моя спутница. – Щас не шуми.
Она потянула дверцу, и мы оказались в небольшой каморке, по-видимому, выполняющей функцию вахтерской. На стуле, прислонив косматую голову к стене, тяжело спал тот самый сторож, безуспешно просивший у меня закурить. Под ножками стула валялась пустая чекушка, а за спиной деда висела утыканная гвоздиками доска с ключами. Надя, осторожно вытянувшись и привстав на мыски, сняла один из них и жестом поманила меня обратно. Мы снова очутились на улице, обошли дом сбоку и поднялись на верхний этаж с единственной дверью.
– Всё, – сказала девушка, протягивая мне ключ, – вот тут наши гостевые хоромы. Пока, что ли?
– Спокойной ночи, – совершив некоторое нравственное усилие, я заставил себя попрощаться и взялся за ручку двери. Девушка, однако, не уходила, странно глядя на меня и неловко переминаясь с ноги на ногу.
– Слушай, – сказала она, – пусти меня в туалет, а? Старые козлы напустили полную задницу, сейчас по ногам побежит. Пустишь?
В несчетный раз за вечер подивившись, как легко детская непосредственность в общении уживается с абсолютно недетскими манерами поведения, я пожал плечами и распахнул дверь:
– Да без проблем…
Комната была обставлена крайне скудно – впрочем, каких удобств я мог ожидать на этой паровозной промзоне? Выцветшие занавески, окно с голубенькими шторами, стол, стул, шкаф, неширокая кровать, да ещё дверь санузла – такая тонкая, что я отчётливо слышал, как покряхтывает запершаяся там Надя. Я совершенно валился с ног, поэтому бросил тяжелый кейс на стол и, не раздеваясь, рухнул в постель. Прикрыл глаза на секунду, а открыв их снова, обнаружил рядом с собой Надю, сидящую на краю кровати и осторожно толкающую меня в бок. Свет был потушен, и на фоне окна, освещенного снаружи фонарем, я видел только её силуэт с растрепанными химическими кудряшками. Пьяно покачиваясь, она проникновенным шепотом врала обычную бабскую чушь:
– Ты не бойся, я сейчас уйду. Не думай, я не такая… Просто тут скучно до чёртиков, заняться нечем совсем. Я же универ закончила в Костроме, думала – физиком буду, а попала сюда. А тут вот эти козлы придумали меня подкладывать под каждую приезжую сволочь, да и сами вызывают через день. Ну я и рада, у них же денег до фига, они ж разворовали тут всё, вот и покупают мне, что захочу. И сами вокруг меня пляшут – “Надюша, Надюша”, вот я и ведусь, как идиотка. Даже однажды подрались из-за меня, придурки. Ничего, что я всё это тебе рассказываю? Поговорить тут тоже не с кем. А ты завтра уедешь, и всё забудешь, да?