Новая Никея

Арий. Тогда я призываю вашу группу еще раз все взвесить. Подумайте о Богине-Матери, о Софии. Перестаньте все время оглядываться на иудейский закон, этот закон изветшал. Хватит вам быть иудеями с этим патриархальным уклоном, с этим давлением Отца над Матерью, с беспонтовым обрезанием и бараньей жертвой за грехи. «Авраам родил Иисака». Мужики не рожают, это тупость; Сарра рожает! А до этого она еще и носит Иисака, а потом – кормит грудью, ночами не спит. Возьмите Бога-Логоса (Сына) – и Богиню-Софию (Дочь). Вот вам две ипостаси. Отца рассмотрите как непроявленного Бога, которого «никто никогда не видел», по Иоанну. Не делайте его ипостасью, выведите его за скобки. Закрепите Отца и Мать за Логосом и Софией соответственно. Ведь Сын когда-то становится Отцом, а Дочь – Матерью, это – естественный ход вещей. Тогда Иисус – аватара Логоса-Отца (не Бог), а Мария – аватара Софии-Матери (не Богиня). Отец плюс Мать – двоица, два извечных начала.

Афанасий. А третья ипостась такого Бога?

Арий. Иисус.

Афанасий (обрадовано) Значит, Иисус – все-таки Бог?

Арий. Конечно. В этом смысле, как я сказал. Бог и сын Божий. И Мария, которую вы Богородицей почитаете.

Афанасий (настороженно). Она тоже?

Арий. Конечно. Богиня и дочь Божия. Здесь отличия нет. И ты.

Афанасий (с нарастающим раздражением). А я-то сюда как затесался?! Опять идиотничаешь?

Арий. Вовсе нет. Ты же ведь сын Божий, как и Иисус. Разве Христос не к этому нас звал – делаться как Он, делаться Им? Разве сам пример Марии, стоящей у Распятия – не поучение для всех матерей Земли? Разве мать, рождающая свое дитя несовершенно, в муках, в криках, в испарине, – разве она не заслужила звание дочери Божьей – за все, что она делает?

Афанасий. И что же, я по-твоему – Бог?

Арий. Перечитай Псалом 81: «Бог встал в сонме богов». Ты – бог, с маленькой буквы. Элохим по-иудейски. Сущность, обладающая знанием, волей и властью.

Афанасий. Сталбыть, ты – тоже ипостась Бога?

Арий. Конечно. Вы же без меня пропадете. Я такой же элохим, как и ты.

Афанасий. А где ты – там, разумеется, и сатана!

Арий. Боюсь, что так. Только есть сыновья, а есть – пасынки. Сатана и бесы – пасынки. Но они вернутся. Ориген так считал.

Афанасий. В каком смысле «вернутся»?

Арий. Сделаются сыновьями. Читал у Луки про возвращение блудного сына? Это Христос о них говорил.

Афанасий. Ну и когда они, по-твоему, вернутся?

Арий. В конце времен.

Афанасий. И Христос им обрадуется? Оденет их в пурпур, подарит всем по кольцу, закатит обед?

Арий. Не исключается. Когда их помоют и причешут – они, может, и ничего будут смотреться.

Афанасий. А Страшный суд?

Арий. Отменяется.

Афанасий. Ладно (Через паузу). Я жалею, что затеял этот разговор. Ты все-таки идиот. Старый пропуканный еретик. Умрешь нехорошей смертью, помяни мое слово (Порывается уходить).

Арий. И тебе не хворать. (Зовет) Афоня!

Афанасий (останавливается) Ну чего тебе еще.

Арий. Забыл тебе сказать. Цветочек – бог. Пчелка – тоже бог. Они повсюду!

Герлиц. Якоб Беме. Дева-София

Из Божественного Ничто, из Ungrund’a в вечности реализуется Бог, Бог Троичный; Бог Троичный творит мир. Это значит, что в вечности существует теогонический процесс, богорождение. Самое время и история есть внутреннее содержание божественной драмы в вечности. Это гениальнее

всего раскрывает Я. Бёме. И менее всего это означает пантеизм.

Н. Бердяев «Философия свободного духа»

Дорогая Фредерика!

Я вернулся домой, в Герлиц, и сажусь писать тебе с первейшей оказией. Прости, что так долго молчал. Тут, конечно, никакие оправдания не годятся. Ты – мой первейший друг и собеседник, а я – просто поросенок. Простишь?

Здешний пастор, отец Герман – очень приятный человек. Какое-то счастливое исключение из всего того, что я видел доселе. Иной раз кажется, что вся эта клоунада с переодеванием сутан, когда католики рядятся протестантами, и обратно, может ввести в заблуждение только простецов. Рыла-то под сутаной не спрячешь. А рыла остались те же самые, как их ни ряди. Но отец Герман – он другой. Мы с ним часто беседуем о всякой всячине. Герлиц – городок маленький, и поговорить тут не с кем, прямо скажем (жена и дети – не в счет, они много устают от моей учености, и я не стремлюсь окончательно довести их до озлобления на меня). Скажу, что отец Герман весьма блистал бы в Гамбурге или в Лейпциге, при наипервейших соборных кафедрах, – но его как бы специально сослали в глушь, чтобы не мозолил глаза. Чем ближе к столицам, кажется, тем меньше приличных людей, такое впечатление.

Ну вот, ты опять будешь сокрушаться, что я всех сужу да ряжу, а в своих очесах бревна не усматриваю. Тут ты права, конечно. Потому что ты ангел, и я – принимаю твои укоры всецело. Но только от тебя, ты вправе меня корить. От остальных – не принимаю ничего. Пусть сначала попасут овец, как я с малолетства, до потачают сапоги до кровавых мозолей, как я же.