Новая сила

А корабль къяррэ живёт своей непонятной жизнью. Звук исчез – вернее, сделался неслышным, но он есть и от него ломит зубы и нестерпимо зудит кожа по всему телу. Но это только начало – сияние, усиливается, расползается неровным лиловым пузырём – и в его глубине, позади висящего в воздухе «плавунца» проявляется, словно на экране волшебного фонаря город, видимый с высоты птичьего полёта. Город огромен – его разделяет надвое река, вся в скорлупках судов; над бесчисленными крышами вьются дымки, сливаясь в одну сплошную пелену. Через реку перекинуты мосты, и один из них сразу бросается Алексу в глаза – высоченный, с двухъярусным центральным пролётом между двумя квадратными островерхими башенками. Ещё две башни, одна с четырьмя остроконечными шпилями, другая, украшенная огромным часовым циферблатом, высятся на берегу реки над длинным, сплошь в каменном кружеве, зданием.

Оглушительный треск, подобный тому, что сопровождают гальванические разряды в мета-газовых емкостях воздушных кораблей. Резкий, свежий, как после грозы запах, мириады электрических мурашей когтят кожу, ползают по всему телу. Лиловый пузырь гулко схлопывается, унося с собой и видение города и корабль къяррэ.

Металлический звон – орбиталь выпадает из рук Фламберга и катится по янтарным плиткам, сияние в его сердцевине уже потухло. Фламберг, вконец обессиленный, оседает на землю – из ноздрей, ушей, глазниц магистра сочится кровь. Елена ахает, хватается за щёки и повисает у Алекса на шее. Он гладит её по волосам, пропахшим порохом и угольной гарью, шепчет что-то успокоительное, торопливо покрывая поцелуями чумазое любимое лицо. Слёзы пробивают в угольной копоти мокрые блестящие дорожки, губы пытаются отвечать – торопливо, неумело…

Алекс с неимоверным усилием отрывается от Елены и принимается озираться по сторонам. Но смотреть не на что: двор пуст, ни «плывунца», ни «медуз», только кучка ошеломлённых, испуганных людей, неуверенно жмущихся к арке тоннеля. Да ещё – визжат где-то в вышине ходовые перепонки флаппера, выписывающего круги над холмом.

«…мы, что же, победили?..»

Эпилог

Теллус, там же, неделю спустя.

– Дай ка вон тот! Да нет, другой, с чёрной ручкой…

Витька взял требуемый предмет и протянул другу. Боевой нож нелюдей – хищно изогнутый, целиком из полупрозрачного мутно-голубого инрийского обсидиана, острый, как бритва. Ремер говорил, кажется, что клинки из инрийского обсидиана не нуждаются в заточке. Сами ребята были приставлены тут к делу – разбирали и складывали в ящики предметы, обнаруженные «археологами» в тоннелях и залах Заброшенного Города.

Сёмке до слёз хотелось заполучить такой нож – но, к глубокому его сожалению, все находки были пронумерованы и занесены в здоровенную амбарную книгу, солидно именуемую «гроссбух».

– Ты бы попросил фройляйн Елену… – посоветовал Витька, видя, с каким вожделением приятель вертит в руках нож. – Небось, не откажет – ты же рядом с ней на шагоходе къяррэ крошил!

Елена по поручению отца-профессора – тот, даром, что рука до сих пор в лубках, дневал и ночевал в Запретном городе – занималась описью и упаковкой находок.

Сёмка с тяжким вздохом отложил вожделенный нож.

– Говорят, Ремер и его бойцы раскопали тоннель, ведущий на нижние уровни, под холмом. Слушай, вот бы и нам туда забраться, а? Представь, сколько там всего!

– Не пустят… – головой Витька. Грустно вздохнул, безнадёжно. – Нас и в верхние-то коридоры не слишком-то охотно пускают. Мессир Фламберг говорит: что-то там такое… шибко вредное. Он и дочке туда ходить не позволяет, заметил? Говорит: пока не поймут, в чём дело, нас к подземельям на пушечный выстрел не подпустят.

– Может, оно и правильно. – подумав, отозвался Сёмка. – Знаешь, знаешь, и в верхних тоннелях всё время кажется, что кто-то в спину смотрит, и вот-вот из-за ближайшего угла выползет – а что-то будет поглубже? Подумать – и то жутко.

Витька кивнул, соглашаясь с другом.

– У меня та же самая хрень. Если недолго там работаешь, час-полтора, то ещё ничего. А стоит задержаться – становится худо. Я как-то раз на ночь там остался с солдатами. Устали очень, решил поспать, а с утра снова за работу. Так сплошные кошмары снились, жуть одна – будто затягивает что-то липкое, и возврата нет. Как сбежал – не помню, в себя пришёл только в овраге, в полуверсте от холма. Знаешь… – он опасливо глянул на расселину, ведущую внутрь холма, – я всё жду, когда там скелеты какие-нибудь найдут, кости с черепами. Раз подземелья – значит, должны быть скелеты, верно?

Витьке сразу стало неуютно. Он тоже покосился на расселину, словно оттуда и правда, могло вылезти какая-нибудь особенно мерзкая жуть. Сёмка прав: нехорошо там. Не наше это место, не людское – хотя, конечно, интересно до ужаса…

– Как голубь-то? – спросил он, чтобы сменить тему разговора. – А то, когда прилетел, совсем был заморенный. Я уж боялся – сдохнет.

Действительно, вернувшийся вчера почтовый голубь (один из трёх, отправленных в Новую Онегу с одинаковыми депешами) выглядел далеко не лучшим образом.