— Папа, я хочу отправиться вместе с армией, когда та начнет наступление на джикские территории. Я прошу на это твоего позволения, как подобает, но умоляю мне в этом не отказывать.
Саламан почувствовал, как сжалось его сердце. Ничего подобного он не ожидал.
— Ты? — воскликнул он, с удивлением уставившись на бледного худенького юношу. — Битерулв, что тебе известно о войне?
— Я боялся, что ты скажешь именно это. Но тебе известно, что я постоянно совершаю совместно с братьями длительные прогулки верхом. От них я также научился приемам ведения боя. Папа, ты не должен удерживать меня от участия в этой войне.
— Но опасность…
— Папа, ты хочешь, чтобы я уподоблялся женщине? Даже хуже, потому что мне известно, что в военных группах будут и женщины. То есть я буду вынужден остаться дома со стариками и детьми?
— Битерулв, ты же не воин.
— Я — воин.
От спокойной настойчивости мальчика исходила сила, с которой раньше Саламан не сталкивался. Он видел, как гневно горели глаза Битерулва, он видел в них ущемленную гордость. И король понял, что его нежный ученый сын поставил его в немыслимую ситуацию. Отказ означал навсегда отнять у Битерулва его царственность. Он никогда бы ему этого не простил. Если отпустить, то он мог стать жертвой какого-нибудь джикского копья, а об этом Саламан даже думать боялся.
Невозможно, невозможно.
Он почувствовал нараставший приступ гнева: как мог этот мальчишка требовать от него принятия подобного решения? Но сдержался.
Битерулв ждал терпеливо и безбоязненно.
«Он не оставляет за мной выбора», — с горечью подумал Саламан.
И в конце концов, вздохнув, произнес:
— Никогда не думал, что у тебя возникнет какое-либо пристрастие к сражениям, мой мальчик. Похоже, я тебя недооценил. — Он отвернулся и сделал резкий разрешающий жест. — Хорошо, иди. Иди, мой мальчик. Готовься к походу, если это тебе необходимо.
Битерулв улыбнулся и, хлопнув в ладоши, выбежал из комнаты.
— Позовите ко мне Амифина, — приказал король одному из распорядителей.
Когда принц появился, Саламан строго сказал ему:
— Битерулв только что рассказал мне о своих планах отправиться на войну.
В глазах Амифина вспыхнуло удивление.
— Отец, ты наверняка ему это запретил!
— Нет, я дал свое согласие. Он заявил, что я уподоблю его женщине, если заставлю остаться дома. Что же, пусть будет так. Но ты понимаешь, что станешь его опекуном и наставником? Если он хотя бы поранит палец, я отрублю тебе три. Ты понимаешь меня, Амифин? Я люблю всех сыновей, но любовь к Битерулву превосходит все возможное. Во время сражения находись подле него. Постоянно.
— Хорошо, папа.
— И проследи, чтобы он вернулся домой целым и невредимым. Если выйдет не так, то лучше оставайся на разоренных джикских территориях.
Амифин не сводил с него пристального взгляда.
— Отец, с ним ничего не случится, — хрипло пообещал принц. — Я обещаю тебе это.
И, не добавив ни слова, он вышел, едва не столкнувшись при входе с запыхавшимся гонцом.
— В чем дело? — рявкнул Саламан.
— Армия Доинно, — произнес тот. — Они достигли фонарных деревьев. Через пару часов они будут в городе.
— Посмотри туда, — сказал Фа-Кимнибол. — Великая стена Джиссо.
На фоне пурпурно-золотистого неба на немыслимое расстояние вдоль горизонта простиралась массивная черная лента. Это могло быть темной полосой низко-лежащих облаков; но нет, ее масштабы и уединенное место производили настолько угнетающее впечатление, что было трудно понять, как могла выдерживать земля такую огромную тяжесть.
— Это реальность? — в конце концов спросила Нилли Аруилана. — Или мираж, какой-нибудь розыгрыш со стороны Саламана?
Фа-Кимнибол расхохотался:
— Если это розыгрыш, то Саламан разыгрывает самого себя. Нилли, стена — это правда. Вот уже на протяжении двух твоих жизней, он вкладывает все силы города в возведение этой штуковины. Пока мы строили мосты, башни, дороги, парки — Саламан строил стену. Эта стена превосходит все возможное и простоит тысячелетия. Даже когда это место станет таким же древним, как Венджибонеза, и дважды отомрет, стена будет все еще здесь.
— Как ты считаешь, он сумасшедший?
— Вполне возможно. Но несмотря на все свое безумие, он умный и сильный. Ошибочно недооценивать его. В этом мире нет никого более решительного и могущественного, чем Саламан. Или безумного.
— Безумный союзник. Меня это тревожит.
— Лучше иметь безумного союзника, чем безумного врага, — отозвался Фа-Кимнибол.