Новая весна

Будь то грозы или разбойники, но таких напастей Лан вполне ожидал в этой поездке. С дурацким поведением Рина и сетованиями Букамы тоже можно было примириться, сочтя их само собой разумеющимися. Но Элис оказалась ко многому слепа, и в этом-то было все дело.

В первую ночь он сел в лужу в знак того, что осознает свою вину. Раз уж им продолжать путь вместе, лучше все раздоры закончить сейчас же и с честью. Пусть видит, что он готов примириться. Только вот она об этом и думать не желала. Всю вторую ночь она сама не сомкнула глаз до рассвета и ему не дала. Стоило Лану клюнуть носом, как на него обрушивались резкие удары невидимых розог. На третью ночь в его одежду и в сапоги каким-то неведомым образом густо набился песок. Что сумел, Лан вытряс, но без воды совершенно избавиться от песка невозможно, так что потом весь дневной переход песчинки скрипели на зубах и царапали кожу. А ночью после стычки с разбойниками... Он никак не мог уразуметь, каким образом она исхитрилась напустить ему под белье муравьев и как ей удалось заставить их всех кусать его разом. Нет сомнений, все это ее рук дело. Когда Лан открыл глаза, Элис стояла над ним и, кажется, удивилась, что он не закричал.

Понятно, она ожидала от него чего-то, какой-то реакции, но он не понимал, чего именно. Если она чувствует, что не получила в достаточной мере возмещения за то, что промокла, тогда у этой Элис сердце точно кусок льда. Но любая женщина имеет полное право устанавливать вину за нанесенное оскорбление или ранение, и здесь нет других женщин, которые могли бы призвать ее положить всему конец, если жестокость, по их убеждению, перейдет за грань справедливости. Лану оставалось лишь одно – терпеть, пока их отряд не доберется до Чачина. Вечером следующего дня Элис обнаружила возле лагеря куст волдырника, и Лан, к своему стыду, едва не потерял терпения.

Об этом инциденте он, разумеется, ни словом не обмолвился ни Букаме, ни Рину, хотя и был уверен, что им о происшедшем прекрасно известно, но в душе он уже начал молиться, чтобы следующим утром впереди показался Чачин. Возможно, Эдейн и подослала женщину следить за ним, но такое начало заставляло его подумывать, что она все же намерена его, в конце концов, убить. Медленно и не спеша.

* * *

Морейн никак не могла понять упрямства этого Лана Мандрагорана, хотя Суан и утверждала, что, коли дело касается мужчин, слово «упрямство» совершенно излишне, мужчины и упрямство – это одно и то же. Морейн добивалась одного – чтобы он выказал хоть какое-то раскаяние за то, что кинул ее в воду. Ну, еще и извинился. Смиренным образом. И проникся должной почтительностью к Айз Седай. Но тот ни разу так и не проявил ни малейшего грана сожаления! Он являл собой воплощенное ледяное высокомерие, до мозга костей, до кончиков ногтей! Его откровенное неверие в ее право носить шаль было столь неприкрыто, что с тем же успехом он мог заявить об этом вслух. Какая-то ее часть восхищалась его силой духа, но только часть. Нет, она просто обязана должным образом приструнить его. Вовсе не требуется приручать его – полностью послушный мужчина не нужен никому, даже самому себе, – но необходима уверенность, что он осознал свои ошибки целиком и полностью.

Дни Морейн отдала ему на откуп, чтобы он имел время поразмыслить, а сама придумывала, какую веселенькую ночку устроить ему на сей раз. Муравьи стали для нее громадным разочарованием. Помимо прочих Голубая Айя владела секретным приемом, которым можно отогнать насекомых или заставить их собраться в одном месте и разом укусить или ужалить. Вот к нему-то Морейн и прибегла, хотя о подобном его применении никогда не упоминалось. Однако венцом своих замыслов, чем и гордилась, Морейн считала волдырник, от которого Лан даже чуточку подскочил, продемонстрировав, что он – все-таки человек из плоти и кожи. А то она уже начала в этом сомневаться.