Новая жизнь

тешим прибытками душу, фиксируем трезво убытки

и забываем о них. Да, я вспомнил: ведь также Аверин

об этом случае слишком подробно выспрашивал.

      Илья

Паша?

      48

Ах, Коля, божья воля! Ты как был

тут простачком, так и остался там

и ничего не понял. Прожил жизнь

благим, блудливым баловником – тоже

почти что подвиг, мне такого сделать

не удалось, – и вот ты пьян, богат,

а я в каких проблемах, страхах, казнях!

Кто может быть тебя благообразней

и безобразней пьяного меня?

Твой путь под Богом прям, а мой куда

ни приведет – везде тоска, беда.

      49

Прощай, друг Николя, лети, порхай

в Париж свой, больше нас не вспоминай,

поскольку скоро – месяц не пройдет –

тут кто-то сядет, кто-то и умрет.

      50

И как я был так глуп? Убит в подъезде

известный коммерсант, его дела

известны мало мне – то, что в газетах

написано, я прочитал, – мы с ним

знакомы были шапочно, он мог

и без тебя две пули заслужить,

тут много ли ума… Я зря связал

небывшее, случайное и то,

что здесь произошло. Но как я мог

не увязать. Случайность это или…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

      1

Я пил один, я Новый год встречал

уныл и пьян, как мне и предстоит

прожить его, шатался полусонный

посередине комнаты и громко

провозглашал отчаянные тосты,

загадывал желания, спешил

что сжечь, а что и выпить; было время

как замершее, гулкие секунды

гремели, отбивались, ночь была

единственная промеж дат грозящих,

ничейная, ненужная – отрезок

тот выморочный бытия, в котором

ни жить нельзя, ни умереть нельзя,

любая мимо скользкая стезя.

      2

Я вспоминал. А что в такой-то вечер

мне делать? Не звонить же тем, кто мой

осипший голос не признает, вздрогнет,

когда представлюсь.

Вспоминалось мне

дурное, несусветное, родное,

как все с тобою бывшее, со мною.

3. 23.10.198…

В тот день все получалось, все сбывалось,

гул нарастал из будущего, мысли

сплетались прочно и привольно наши,

способствовали судьбы, всю, любую

используя возможность. Мы в кино?

В театр? – Уже спешат, несут билеты

и денег не берут – идите, зрелищ

востребованных, суетных вкусите,

чтоб не заметить лучшее из них –

явившуюся въяве очевидность

своей любви.

4. 23.10.198…

На злобу дня тогда снимали фильмы

наивные – и мы с тобой смотрели,

дух затая, «Чегемскую Кармен»,

и ты была нисколько не похожа

на страстную Самохину, на тип

шлюх роковых, кому я поклонялся

почти с тех пор всю жизнь, да и сейчас

нет-нет да умудрюсь таким подкинуть

для трепки сердце.

5. 23.10.198…

А после мы гуляли по Москве,

к Кремлю ходили, анекдоты, байки

я говорил смешные, несмешные,

в кармане ключ был от пустой квартиры

(друг одолжил), а я забыл и думать

о невозможном этом продолженье,

и мне не по себе было от счастья –

ах, почему сейчас не так наивен!

Что проку в этом опыте постылом,

когда весь не с тобой… Весь прост и мерзок,

и я в нем неумел, не слишком дерзок.

6. 23.10.198…

Сад «Эрмитаж» дождем насквозь промок,

осенним, затяжным, продроглым. Скупо

и нехотя лилась на землю влага,

ни рост поить, ни землю укрывать

ненужная. Был смур, безветрен день,

мы об руку рука, как полусонно,

ходили, в разговорах ни о чем

мы проводили время, будто вечность

настала с нами, мы в ней как застыли;

круги судьбы вместились в этот ход

по саду пеший, медленный, черед –

шаг правой, левой – без урона и

усилий, в жалком холоде любви.

7. 23.10.198…

День подходил к концу, и мы спустились

в подвал – там свет, там студия, театр,

там зал полупустой, там нафталином

пропах весь реквизит, репертуар,

да так, что стало ново наблюдать

такую пошлость милую на сцене:

наш век не век серебряный, зачем

commedia dell'arte посреди

Москвы октябрьской? Мы смеялись мало:

играли плохо, в зале был Пьеро,

метались маски дико и пестро.

      8

Ветры и тени

перемешались,

в холод осенний

сны начинались,

путаней нет их,

темней, длинней,

от них – снов ветхих –

кровь солоней,

жизнь тише, глуше

к смерти спешит;

общую душу

в снах кто хранит –

двое – калеки,

наша вина,

полчеловеки,

явно видна

сирость, убогость,

битость судьбой,

общая строгость

лет к нам с тобой,

общая наша

малость, сутулость –

мертвые краше;

вот и вернулись

из дали дальней

времени в свет

тусклый, печальный

нынешних лет.

      9

Зима катила нудный свой черед

по льдам, сугробам: мерз декабрьский воздух;

и наступали святки января,

и было Рождество, и наряжали

и убирали елки, и светлело

что день-другой, то раньше, чем вчера,

и в прорубь – бух – ныряли, окрестясь,

отфыркивались, леденели капли

святой воды; метели заметали,

и лютовали ветры, мок февраль,

попахивало чем-то позабытым –

неужто жизнью? – начинало солнце

растеть и матереть, еще усилье –

и распогодится, и распрямится

шерсть трав, цветов подснежная земли.

Мы умирали, жили вместе с ними,

о мать-земля, созданьями твоими.

      10

Уверен был, что ты сидишь, гадаешь,

где я и почему с утра до ночи

не донимаю нудными звонками,

пыхтеньем в трубку, жалкими словами,

угрозами да пенями: подай

хоть милостыньку мне, хотя б со страху

в разлуку не гони… Меня послушай

сквозь провода, эфиры…

Да, молчанье

мое превыше было пониманья –

ты громоздила тяжкие сомненья,

мерещился я в каждой бледной тени.

      11

Я был всю зиму занят, изучал

подробности убийства коммерсанта,

в полицию, к всезнайкам журналистам

стал вхож и знал ведь, чтО за результат

добуду в этих грустных упражненьях,