Новая жизнь

напрасный, худший всех – ее кляня,

во всех грехах, обидах обвиня».

      38

«Я мог бы и простить. Такую дуру

воспринимать серьезно ни к чему –

но мне противна вся твоя повадка

украдчивая, весь твой потаенный

пыл ненависти, подлости». Она

чуть вздрогнула, продолжила, бледна.

      39

«Когда б я верил всяким филантропам,

то им бы завещал, а так кому? –

Коварнейшему другу. Я ему

так много задолжал. Его участье

чем было? В бедах, язвах сладострастьем,

паскуднейшим обычаем, но все же…

Он деньги тратил – получи, дружище,

возмездие: долги и пепелище»

      40

Его слова. Его блудливый голос

звучал, и, значит, не было подделкой

письмо – все настоящее, весь стиль;

и здесь не удержался ты, ломался,

хамил тем, этим, мне, Марине, горько

припоминал обиды, клял нас всех,

хамил и хаял, поднимал на смех.

41. Марина

Был Паша не такой дурак безвольный,

чтоб отписать наследство ей. Тебе,

рассорившись со мной, он завещал

имущество. Я знала это и

пришла к тебе просить те двести тысяч.

Потом в конторе не сообразила,

как так, что происходит, – надо было

тогда его за жабры, но казался

таким солидным, мудрым. – Кто? – Да этот,

нотариус. Но есть теперь у нас

текст подлинный и подлинная воля

покойника. Вернем себе свое –

недвижимость, счета,

шматье,

рыжье.

42. Марина

Все стало окончательно мне ясно,

когда я заказала экспертизу.

Почерковеды сразу объявили,

что подписи на завещанье первом

все лживы, –

и, значит, путь недолог до суда

тебе и твоему, в зеленой тройке,

любовнику. – «Любовнику?» – А как ты,

Илюша, думал? – «Нет, не может быть».

– Не думала, что этим удивить

знакомого старинного ее

смогу. Вы все любовники у ней,

кто в этой драме сбились потесней.

      43

Но как же ты смогла убить его,

повесить?..

Эта хрупкость, эта нежность

с убийством несовместны…

Лишенье жизни – потный, грубый труд,

когда не яд…

Хладеющий как и окоченелый

груз взгромоздила, в петлю как продела?

Все эти упражнения…

Я в них тебя не представляю…

Ну, скажи,

весь этот морок-дрянь разворожи.

Ну, защищайся – плохо, неумело,

хоть как – я за тебя доделать дело,

додумать хОды, доводы смогу.

Сидит, глаза таращит, ни гу-гу.

44. Марина

Я тоже сомневалась в этом: как,

тонюсенькая, хрупкая, смогла,

как сил хватило? Только посмотри:

моль бледная, дрожащая от страха, –

но сил хоть отбавляй в тщедушном тельце;

так зябко что вот кутается – пальцы

как клещи у нее. Ты сколько лет

по клавишам стучала, пианистка, –

сдавила горло, и он умер быстро.

Потом обычный трюк: веревка, блоки,

всё физики нетрудные уроки –

и сделано. И снова томный вид –

глаза как спят, томление в крови.

45. Марина

Они уже вещички паковали,

готовились продать и разделить,

но тут ты объявился – или чем

сумел их испугать, или тебя

решили тоже. – «Что меня?» – Убить.

Я думаю, вторая петля им

не нравилась: тут кто подозревать

не начал бы… – «Так ты меня травила!

Вот почему взялись все эти боли,

сердечные и ниже… Смерть была

во мне, внутри, и это дело рук

твоих, вот так вот сжатых, нежных, милых». –

Ты, сука, чем, скажи, его поила?!

      46

Ну, что молчишь? Скажи ей, накричи,

ударь в конце концов – сидишь и смотришь

так равнодушно, долго… И накаркал…

Рванулась ты, вскричала. Роковой

момент. Ты поднималась убивать,

а не скандалить, ты ножом в нее

наметилась, ты била сверху вниз,

еще, еще. Она как озверела,

кидалась на тебя и не боялась,

дышала громко, странно улыбалась,

как будто знала: не ее тут смерть,

и до конца не долго ждать, терпеть.

      47

В короткой, жаркой схватке ты успела

нож со стола схватить, ну тыкать им,

Марина защищалась, я метнулся

разнять вас, я в сумятицу, в движенье

рук, лиц, иных частей, мелькавшей стали

как вклиниться успел…что сделать? Шрам

остался на руке… Я боль потом

почувствовал, я, кровь когда смывал,

не разбирая, чья вся эта кровь

и почему ее так много, много…

Я клял тебя, себя, судьбу и бога.

      48

Упавший на пол труп твоим был трупом.

Я проверять дыхание, держать

у губ чуть теплых зеркало – без толку:

труп трупом; я дрожать, я голосить,

пугать соседей: надо что-то делать,

кого-то звать. – Ты что? Молчи, молчи!

– «Но…» – От квартиры где лежат ключи?

– «Есть связка у меня». – Оставь здесь, выкинь,

сотри следы. – «Врача!» – Какой тут врач!

Не видишь, что ли? – «Разве умерла?»

– Мертвее не бывает. – Я поверил

в твою смерть, я прошел, шатаясь, к двери –

бежать отсюда, все оставить так,

как есть. Пусть ищут и находят пусть:

я не скрываюсь. В будущем – тюрьма,

теперь – как не сойти бы мне с ума.

      49

Пощечина. Мотаю головой

и прихожу в себя, пью воду, много,

захлебываясь, теплую глотаю.

И, кто из нас сумел тебя убить,

я до сих пор не знаю. Быть не может,

чтоб это я… Я помню все движенья

свои в короткой схватке: так, вот так –

неловкие и медленные – так.

Боялся навредить ей, не спасти –

как на тебя подумать мог, что смерти

предашься так безвольно? Непонятно,

откуда труп, откуда крови пятна,

откуда этот запах.

Мы сидели

до вечера, мы ждали, что уймется