1 Пред лучшей волей[922] силы воли хрупки;Ему в угоду, в неугоду мне,Я погруженной не насытил губки.[923]4 Я двинулся; и вождь мой, в тишине,Свободными местами шел под кручей,Как вдоль бойниц проходят по стене;7 Те, у кого из глаз слезой горючейСочится зло, заполнившее свет,[924]Лежат кнаруже слишком плотной кучей.10 Будь проклята, волчица древних лет,В чьем ненасытном голоде все тонетИ яростней которой зверя нет![925]13 О небеса, чей ход иными понят,Как полновластный над судьбой земли,Идет ли тот, кто эту тварь изгонит?16 Мы скудным шагом медленно брели,Внимая теням, скорбно и усталоРыдавшим и томившимся в пыли;19 Как вдруг вблизи «Мария!» прозвучало,И так тоска казалась тяжела,Как если бы то женщина рожала;22 И далее: «Как ты бедна была,Являет тот приют, где пеленицейТы свой священный отпрыск повила».25 Потом я слышал: «Праведный Фабриций[926],Ты бедностью безгрешной посрамилПорок, обогащаемый сторицей».28 Смысл этой речи так был сердцу мил,Что я пошел вперед, узнать желая,Кто из лежавших это говорил.31 Еще он славил щедрость Николая,[927]Который спас невест от нищеты,Младые годы к чести направляя.34 «Дух, вспомянувший столько доброты! —Сказал я. — Кем ты был? И неужелиХваленья здесь возносишь только ты?37 Я буду помнить о твоем уделе,Когда вернусь короткий путь кончать,Которым жизнь летит к последней цели».40 И он: «Скажу про все, хотя мне ждатьОттуда нечего; но без сравненьяВ тебе, живом, сияет благодать.43 Я корнем был зловредного растенья,[928]Наведшего на божью землю мрак,Такой, что в ней неплодье запустенья.46 Когда бы Гвант, Лиль, Бруджа и ДуакМогли, то месть была б уже свершенной;И я молюсь, чтобы случилось так.[929]49 Я был Гугон, Капетом нареченный,[930]И не один Филипп и ЛюдовикНад Францией владычил, мной рожденный.52 Родитель мой в Париже был мясник;[931]Когда старинных королей не стало,Последний же из племени владык55 Облекся в серое,[932] уже сжималаМоя рука бразды державных сил,И мне земель, да и друзей достало,58 Чтоб диадемой вдовой[933] осенилМой сын свою главу и длинной сменеПомазанных начало положил.61 Пока мой род в прованском пышном вене[934]Не схоронил стыда, он мог сойтиНичтожным, но безвредным тем не мене.64 А тут он начал хитрости плестиИ грабить; и забрал, во искупленье,Нормандию, Гасконью и Понти[935].67 Карл сел в Италии;[936] во искупленье,Зарезал Куррадина;[937] а ФомуВернул на небеса,[938] во искупленье.70 Я вижу время, близок срок ему, —И новый Карл его поход повторит,Для вящей славы роду своему.73 Один, без войска, многих он поборетКопьем Иуды; им он так разит,Что брюхо у Флоренции распорет.76 Не землю он, а только грех и стыдПриобретет, тем горший в час расплаты,Что этот груз его не тяготит.[939]79 Другой, я вижу, пленник, в море взятый,Дочь продает, гонясь за барышом,[940]Как делают с рабынями пираты.82 О жадность, до чего же мы дойдем,Раз кровь мою[941] так привлекло стяжанье,Что собственная плоть ей нипочем?85 Но я страшнее вижу злодеянье:Христос в своем наместнике пленен,И торжествуют лилии в Аланье.88 Я вижу — вновь людьми поруган он,И желчь и уксус пьет, как древле было,И средь живых разбойников казнен.[942]91 Я вижу — это все не утолилоНовейшего Пилата;[943] осмелев,Он в храм вторгает хищные ветрила.[944]94 Когда ж, господь, возвеселюсь, узревТвой суд, которым, в глубине безвестной,Ты умягчаешь твой сокрытый гнев?97 А возглас мой[945] к невесте неневестнойСвятого духа, вызвавший в тебеТвои вопросы, это наш совместный100 Припев к любой творимой здесь мольбе,Покамест длится день; поздней закатаМы об обратной говорим судьбе.[946]103 Тогда мы повторяем, как когда-тоБратоубийцей стал Пигмалион,Предателем и вором, в жажде злата;[947]106 И как Мидас в беду был вовлечен,В своем желанье жадном утоляем,Которым сделался для всех смешон.[948]109 Безумного Ахана вспоминаем,Добычу скрывшего, и словно зрим,Как гневом Иисуса он терзаем.[949]112 Потом Сапфиру с мужем[950] мы виним,Мы рады синякам Гелиодора,[951]И вся гора позором круговым115 Напутствует убийцу Полидора;[952]Последний клич: «Как ты находишь, Красс,Вкус золота? Что ты знаток, нет спора!»[953]118 Кто громко говорит, а кто, подчас,Чуть внятно, по тому, насколь суровоПотребность речи уязвляет нас.121 Не я один о добрых молвил слово,Как здесь бывает днем; но невдалиНе слышно было никого другого».124 Мы от него немало отошлиИ, напрягая силы до предела,Спешили по дороге, как могли.127 И вдруг гора, как будто пасть хотела,Затрепетала; стужа обдалаМне, словно перед казнию, все тело,130 Не так тряслась Делосская скала,Пока гнезда там не свила ЛатонаИ небу двух очей не родила.[954]133 Раздался крик по всем уступам склона,Такой, что, обратясь, мой проводникСказал: «Тебе твой спутник оборона».136 «Gloria in excelsis»[955] — был тот крик,Один у всех, как я его значеньеПо возгласам ближайших к нам постиг.139 Мы замерли, внимая восхваленье,Как слушали те пастухи в былом;Но прекратился трус, и смолкло пенье.142 Мы вновь пошли своим святым путем,Среди теней, по-прежнему безгласноПоверженных в рыдании своем.145 Еще вовек неведенье[956] так страстноРассудок мой к познанью не влекло,Насколько я способен вспомнить ясно,148 Как здесь я им терзался тяжело;Я, торопясь, не смел задать вопроса,Раздумье же помочь мне не могло;151 Так, в робких мыслях, шел я вдоль утеса.