1 Я устремлял глаза в густые чащиЗеленых листьев, как иной ловец,Из-за пичужек жизнь свою губящий,4 Но тот, кто был мне больше, чем отец,Промолвил: «Сын, пора идти; нам надоПолезней тратить время под конец».7 Мой взгляд — и шаг ничуть не позже взгляда —Вслед мудрецам я обратил тотчас,И мне в пути их речь была отрада.10 Вдруг плач и пенье донеслись до нас, —«Labia mea, Domine»,[994] — рождаяИ наслажденье, и печаль зараз.13 «Отец, что это?» — молвил я, внимая.И он: «Быть может, тени там идут,Земного долга узел разрешая».16 Как странники задумчиво бредутИ, на пути настигнув проходящих,Оглянут незнакомцев и не ждут,19 Так, обгоняя нас, не столь спешащих,Оглядывала нас со стороныТолпа теней, смиренных и молчащих.22 Глаза их были впалы и темны,Бескровны лица, и так скудно тело,Что кости были с кожей сращены.25 Не думаю, чтоб ссохся так всецелоСам Эрисихтон, даже досягнув,Голодный, до страшнейшего предела.[995]28 «Вот те, — подумал я, на них взглянув, —Которые в Ерусалиме жилиВ дни Мариам, вонзившей в сына клюв».[996]31 Как перстни без камней, глазницы были;Кто ищет «omo» на лице людском,Здесь букву М прочел бы без усилий.[997]34 Кто, если он с причиной незнаком,Поверил бы, что тени чахнут тоже,Прельщаемые влагой и плодом?37 Я удивлялся, как, ни с чем не схоже,Их страждущая плоть изморена,Их худобе и шелудивой коже;40 И вот из глуби черепа однаВ меня впилась глазами и вскричала:«Откуда эта милость мне дана?»43 Ее лица я не узнал сначала,Но в голосе я сразу угадалТо, что в обличье навсегда пропало.46 От этой искры ярко засиялЗнакомый образ, встав из тьмы бесследной,И я черты Форезе[998] увидал.49 «О, не гнушайся этой кожей бледной, —Так он просил, — и струпною корой,И этой плотью, мясом слишком бедной!52 Скажи мне правду о себе, открой,Кто эти души, два твоих собрата;Не откажись поговорить со мной!»