НОВАтель

Приблизившись метров на сто, Черноведский навел окуляры бинокля на «хатку» врага… И чуть не отшатнулся: глаза этой мрази смотрели прямо на него… прямо в бинокль. Птица словно стерегла егеря, ожидая дальнейшего хода… И будто улыбалась всем клювом.

Федор Кузьмич убрал бинокль в сумку, протяжно поглядел на воду вокруг. Вздохнул, опять вспоминая… И достал из сумки динамитную шашку.

Предыдущий егерь Сивохин (спивавшийся в местной глуши и повесившийся на развесистом клене) нагреб таких целый ящик (странное эхо финской войны, можно сказать, доставшееся новичку Черноведскому по наследству).

Первую Федор Кузьмич, (как он вдруг подумал – торжественно) запалив, метнул метров за двадцать до этой крылатой уродины. Она сидела в гнезде (похоже, охраняя потомство). И продолжала «скалить» свой клюв…

Егерь не докинул: динамит сдетонировал раньше; взрыв поднял тонну воды (как показалось Черноведскому после произошедшего «начала кошмара»). И птица тоже поднялась в воздух…

Через несколько секунд она спикировала на лодку. Тот странный самолет сразу же возник в памяти Федора Кузьмича. Но сейчас Черноведский был готов к схватке.

Егерь вцепился в птицу, а она вонзила когти в его охотничью куртку (но плотная ткань, ей не пробить, впрочем, хватка сильна, и всё равно больно)…

Человек в лодке освобождает правую руку, чиркает зажигалкой (с нацистским орлом, доставшейся ему по праву победителя в свое время… как солдату освобождения)… Егерь чиркает зажигалкой, успевая увидеть черную птицу, фашистскую свастику и надпись по-немецки на серебряном фоне, загорается фитиль новой шашки. Динамит вот-вот повторно рванет над этой озерной (мертвой) гладью… Лодка тыкается носом в островок, и егерь видит в гнезде какие-то коконы вместо обычных птичьих яиц… Из них наверняка вылупится что-то ужасное… Птица, будто почувствовав что-то, кричит (так и в кошмарах не кричат… или даже после кошмаров).

Второй взрыв разлетелся над озером пылающими ошметками лодки, птицы и человека…

Упитанный карп, почуяв новую добычу (и будто бы с усмешкой на усатой морде), неспешно направился к месту происшествия, уже предвкушая то, что ему перепадет от останков.

Золоченые двери снова закрылись.

Чар и Мария просто молчали, пытаясь в который раз за вечер/ночь осмыслить увиденное… А через какое-то время они наконец-то добрались до последней непроверенной двери на этаже. Вот тут и произошло совсем неожиданное: Чар не смог ее открыть.

– Что за ерунда? – удивился Ли, посмотрев на спутницу. Та только подмигнула парню с невинным выражением на лице… полезла под платье и стала снимать свои трусики. Мария проворно сдернула их до коленок, вышагнула сначала левой ногой, затем правой, после чего приблизилась к заветной двери и, обмотав столь волнующий предмет одежды вокруг дверной ручки, отворила нужный номер.

От этой неожиданной эротичности Чар даже остолбенел. Его щеки покраснели из-за прилива гормонов. А Мария, игриво улыбаясь, надела нижнее белье обратно.

– Ловко, – прокомментировал Ли увиденное. Горничная скромно кивнула в ответ.

Парень и девушка прошли в номер…

Зеленоватый ночник на тумбочке у входа освещал обстановку: помещение состояло из двух комнат: в первой имелась застеленная кровать, кресло, книжный шкаф, шкаф для одежды, небольшой стол у стены, «Подсолнухи» Ван Гога над ним, «Империя света» Рене Магритта чуть левее, плоская лампа у потолка и уже замеченная тумбочка с ночником; дверь во вторую комнату была закрыта.

Чар приблизился к шкафу с книгами. Кодекс Серафини соседствовал с Библией, а «Дьявол» Достоевского и неогримуар «Алхимия реальности» дразнили буквами на корешках. Еще виднелись «Плащ Хастура», «Двойной Эдем», «Зов Ктулху», «Западные Земли», «Хранители небес», «Москва чудес» и прочие произведения…

Книга «Частицы бесконечности» словно приглашала посмотреть на себя поближе. Ли открыл наугад. Рассказ назывался «Дом холода и тьмы».

Мы проходили под сводами промерзшей пещеры; голоса внутри стихли уже давно. Снаружи сменялись минуты, размениваясь секундами дней, лет и веков…

Свечи глаз моей спутницы горели потусторонним обещанием того, что в конце будет хоть что-то хорошее. А катакомбы в снегах заманивали дальше…

За темнотою поворотов ютились другие путники, вмерзшие в лед-утробу, как странные зародыши будущих призраков. Зрелище печальное и почти пророческое…