НОВАтель

Тем временем их ожидала новая попытка. Номер располагался у выхода на этажи. Чар и Мария подошли. Парень (с робкой надеждой в душе) дернул ручку, дверь широко распахнулась. За ней было следующее:

Излет ночи над картофельным полем. Неяркий рассвет пролег алеющей полоской вдалеке, над восточными сопками.

Харитонов оглядел равнодушными глазами фронт работы. Дерьмозём покорно ждал (словно заманивал), обманчиво спокойный. Харитонов, перехватив лопату поудобней, двинулся в глубину поля. Под заскорузлыми сапогами хлюпало, чавкало и стонало. А значит, скоро должны проклюнуться созревшие…

Первая голова (молодой женщины) появилась из дерьмозема. Харитонов хорошенько прицелился и ударил по ней остро заточенным краем лопаты. Сталь вонзилась в темя женщины, рассекая череп вместе с лобной костью. Он выдернул орудие труда; по переносице созревшей обильно текла бурая жижа; разрубленная голова утонула в земле.

«Колхозная закалка…» – с одобрением отметил Харитонов, любуясь блеском липкой крови на лезвии полотна.

Дородная морда второго поспелого вынырнула в шести метрах правей Харитонова. «Клубень» скалился и часто моргал свинячьими глазками. Измазанные грязью толстые щеки мерзко дрожали над дерьмоземом.

Харитонов подошел и ударил. Словно секира, полотно лопаты вошло в череп жирдяя. Брызнуло мозговое вещество. Харитонов сдержанно улыбнулся, дернул древко, с мерзким хлюпаньем вырывая инструмент. А впереди (метров десять по колее) уже ждал третий созревший: морщинистый старичок, седая голова с бородкой на тоненькой шее.

Харитонов, не торопясь, стал приближаться к новому «кочану». Тот (по мере продвижения сельхозработника со страшной лопатой в руках по дерьмозему) начал дергать головой, что-то осмысленное мелькнуло в его глазах. Старичок истерически завизжал, но неизбежное свершилось. Харитонов хлестко срезал «кочану» пол-лица, несчастный стал захлебываться жиденькой кровью, болью и шоком. А сталь лопаты добила его повторным ударом.

Тут же, как по команде, из дерьмозема возникло сразу несколько свежих «клубней»: мужчины, женщины, старики, подростки.

И началось…

Харитонов рубил, резал, рассекал головы (покалеченные лица и черепа созревших лопались, словно арбузы). Черенок скользил в руках, но поселянин продолжал уборку.

Харитонов даже на пару секунд вспомнил, что рассказывал ему дядя Вова: берешь, мол, молодого найдешь, агрессивного, аж плюется, в ответ харкнешь ему на морду (или ей), вхуячишь – аж брызги, как говно из жопы, и разъебашишь башку, а она кочерыгой в дерьмозем и уходит… Красота колхозная (и ведь мечтается о ней). Прям пьянка на Первое мая.

Когда созревшие «клубни» были убраны, Харитонов наконец-то бросил лопату и отдышался…

– Циркулярное Зверство, дары эти прими! – умоляюще вдруг выкрикнул он, обращаясь как будто бы к пустоте. – Циркулярное Зверство, от беды нас храни!

Совсем рассвело. Над полем защебетали лесные птицы.

И где-то вдалеке послышался протяжный визг циркулярки.

Дверь номера закрылась.

– Последний на этаже… – проговорил задумчиво Чар, оглядывая зеленый коридор НОВАтеля. – Поднимемся еще выше?

– Ага, – кивнула Мария. – Вперед, на четвертый!

На четвертом всё то же «замороженное» время зеленеющих роз, таких же обоев и мрачных светильников… Никакой новизны.

– Давай вот этот, – показала Мария на очередную золоченую дверь. Чар без вопросов подчинился и открыл. Перед парой «искателей» возник сказитель с балалайкой, который (крайне дурным голосом заправского пьяницы) пытался петь следующие строки:

А в Москва-реке

Как в Рейкьявике

Алкоголики

Да на роликах

И лихой народ

Богу морду бьет

Но прощает Бог

Не серчает

Ох

Как пойди-дойди

До Томи самой

Посиди со мной

Опрокинься, стой

Полумесяцем

В ясень свесился

Да ушел под лед

Душу не берет

Как огонь больной

Желтый дом стеной

До заоблачья

Волки-сволочи

Губы заячьи

Да повыели

До погибели

Хоть повыли бы

Перепрятали

Скатерть мятую

С комарятами

Скоморохами

Смехом грохали

Лед пошел-пошел

В ширь реки ушел

И за ним гурьбой

Да на роликах

Алкоголики

Из Рейкьявика

Чар с чувством обманутого идиотом зрителя захлопнул дверь номера.

– Ну и дела… – прокомментировала увиденное Мария.

– Черт знает что, – изумился парень, злобно вздыхая и пытаясь успокоиться. – Полная ахинея!

– Ладно… – отозвалась его спутница. – Пошли дальше.

Другая дверь подарила им это:

Петр Петрович спешно спускался по лестнице…

В конторе, где он служил бухгалтером, только что начался обеденный перерыв, и все сотрудники были одержимы лишь мыслями о трапезе.

Петр Петрович преодолел последний поворот перед проходной, где полуспящий вахтер вяло читал газету, открыл входные двери и бодро вышагнул на улицу. Весна красавицей, одетой в солнце, встречала теплом и скрытой радостью ожившего мира.