Новейшая история еврейского народа. От французской революции до наших дней. Том 1

Впрочем, многие могли bona fide подписать такой акт за себя и своих единомышленников, ибо число, стихийно ассимилирован­ных на Западе было уже тогда весьма значительно, а с каждым годом оно росло. Одним из проявлений ассимиляции был отказ германских и французско-эльзасских евреев от своего народного языка, подготовленный пропагандою мендельсоновской школы со времени немецкого перевода Библии; общегосударственный язык проложил себе путь во все сферы народной жизни, в семью и шко­лу, в литературу и даже в синагогу. Новые поколения постепенно отчуждались от еврейства. Поколения Генриетты Герц, дочерей Мендельсона и Рахили Левин, героинь «берлинского салона», за­тем Берне и Гейне, Маркса и Лассаля — таковы этапы культурной революции. Правда, параллельно шли ряды деятелей культур­ной реформации: Фридлендера и Якобсона, Риссера и Гейгера, но что же говорили реформаторы от имени своего народа? Они повторяли лозунг парижского Синедриона: мы по национально­сти принадлежим к окружающим народам; нет еврейской нации, а есть немцы, француза, англичане, исповедующие иудейскую религию. В этих заявлениях, делавшихся обыкновенно в пылу борьбы за эмансипацию, гуманистический мотив до такой сте­пени сливался с утилитарным, что трудно было отличить, где кон­чался один и начинался другой. Там, где у борцов эмансипации не хватало уверенности в фактическом упразднении еврейства как на­ции, властный голос повелевал: так следует говорить, ибо иначе мы не добьемся гражданского равноправия. Тут была налицо не­сомненная «pia fraus», благонамеренный обман или самообман. Не родилась еще в умах та идея, что и безгосударственная и даже нетерриториальная нация может требовать для себя полноты граж­данских прав наряду с определенными национально-культурны­ми правами. В первой половине XIX века национальный вопрос в политической истории Европы еще не стал на очередь; он выдви­нулся во второй половине века, после ряда освободительных на­циональных движений, последовавших за 1848 годом.

На время могло казаться, что XIX век действительно поло­жил резкую грань в еврейской истории; казалось, что древняя на­ция, которая восемнадцать веков отстаивала свое существование против всех бурь всемирной истории, не устояла против шквала XIX века, поддалась, отреклась от себя, низвела себя до степени религиозной секты, дроби которой входят в состав других наций. Казалось, что «bona fides» одних и «pia fraus» других в деклараци­ях национального самоотречения, а чаще микстура из обоих этих элементов приняты на веру народами, что культурный кризис, со­вершившийся на западе, неминуемо совершится и на востоке Ев­ропы. Но тут произошел кризис кризиса. Вторая реакция, поро­дившая антисемитизм в последние десятилетия XIX века, остано­вила начавшийся процесс национального распада. Антисемиты всех народов сказали евреям, достигшим эмансипации путем на­ционального самоотречения: мы не верим вашему отречению; вы остаетесь чуждыми нам, несмотря на старания ваши ассимилиро­ваться с нами; вы не только иноверцы, но и инородцы. В то же время трагическая судьба российского еврейства вернула нацио­нальное сознание многим, его утратившим.

После культурного перелома эпохи Мендельсона и французской революции пути западного и восточного еврейства разошлись. Былая гегемония германско-польских евреев, основанная на граж­данской и национальной обособленности, раздвоилась: германские евреи отвергли старую основу и пошли по пути европейского про­свещения и ассимиляции; польские же евреи, ставшие тем време­нем российскими и австрийскими, сохранили свою самобытность и туго поддавались новым, культурным влияниям. Веяния с Запа­да, проникая на Восток, пролагали и здесь пути к просвещению, к ассимиляции, к эмансипационной борьбе с ее испытанной такти­кой замаскирования еврейской национальности (период 1860— 1880 гг.), но не успел еще этот культурный кризис проникнуть в глубокие слои еврейских народных масс, как началась российская реакция 1880-х годов с ее средневековыми гонениями и погром­ными ужасами. Удары посыпались на восточное ядро еврейства в такой момент, когда, с одной стороны, в толще его еще не иссяк старый запас национальной энергии, а с другой — на интеллиген­тных верхах накопилось известное количество политической и социальной энергии, толкавшей к борьбе за свободу. Сочетание этих элементов создало здесь более сложные, чем на Западе, фор­мы борьбы: параллельно пошли два движения — национально-освободительное и социально-революционное, часто пе­реплетавшиеся в различных комбинациях.