Новейшая история еврейского народа. От французской революции до наших дней. Том 1

Но еврейские деятели и их христианские соратники на этом не успокоились. Они подняли агитацию в «секциях», или участковых собраниях, гласных города Парижа (город делился на 60 участков, из которых каждый имел свой совет гласных), побуждая их посылать свои отзывы о необходимости равноправия в центральное городское управление. Первым откликнулся Кармелитский участок, где жило наибольшее число евреев, имевших своих представителей в учас­тковом совете гласных. 30 января в общее собрание коммуны яви­лась депутация от гласных Кармелитской секции и вручила пре­зиденту единогласно принятую ею резолюций: просить коммуну всеми способами содействовать тому, чтобы Национальное собра­ние признало за евреями права активного гражданства. При этом глава депутации, прокурор-синдик де Жервиль произнес горячую речь: «Из всех участков парижской общины в Кармелитском про­живает наибольшее число евреев. Более чем какой-либо другой участок, Кармелитский имел возможность с самого начала рево­люции наблюдать поведение еврейских жителей, ознакомиться с их принципами, составить себе суждение об их нравственности... Вы не удивитесь поэтому, если представители Кармелитского уча­стка первые осмелятся отдать публично дань их патриотизму, их храбрости и благородству. Никакие граждане не выказали себя более ревностными в деле завоевания свободы, чем евреи; никто так не рвался к мундиру национальной гвардии, как они... Евреи, живущие в Париже, не провозглашены еще французами, но поверь­те нам, это они вполне достойны этого названия. Я даже осме­люсь сказать, что среди нас они уже на деле являются француза­ми. Да, господа, Кармелитский участок не желает, чтобы в нем различали граждан. Евреев допускают в наши советы, они раз­деляют с нами честь и труд военной службы, и ни малейшего ропота не слышно против предоставления им прав граждан — прав, которым недостает только санкции закона... Удостойте же, господа, принять к сведению наши справедливые и настоя­тельные заявления в пользу новых братьев наших. Присоеди­ните и ваше заявление к нашему и представьте их вместе Национальному собранию. Не сомневайтесь, господа: вы без труда добьетесь для парижских евреев того, в чем не отказали евре­ям, известным под именем португальских, авиньонских и ис­панских. Да й почему давать последним предпочтение перед первыми? Разве учение всех евреев не одно и то же? Разве наши политические отношения к тем и другим не одинаковы? Если предки тех евреев, интересы которых мы защищаем, терпели от жестокости и произвола прежних властей в большей мере, чем евреи португальские, то разве само это ужасное и продол­жительное угнетение, перенесенное ими, не дает им еще боль­ше прав на национальную справедливость?»

Настояния депутаций подействовали. В тот же день, 30 января, общее собрание Парижской коммуны обсуждало вопрос о поддерж­ке ходатайства евреев пред Национальным собранием. Шли горячие прения: большинство стояло за оказание поддержки, меньшинство колебалось. Чтобы уничтожить эту нерешительность и подготовить единогласное решение в пользу евреев, взошел на трибуну один из лучших ораторов коммуны, аббат Бертолио, и произнес длинную речь, в которой затронул все важнейшие стороны еврейского вопро­са. Начав с указания, что Франция дожила наконец до времени, ког­да можно разрушить перегородки между людьми, воздвигнутые пред­рассудками, Бертолио воскликнул: «Но она останется незакончен­ной, эта столь же удачная, сколь неожиданная революция, если по­нятия людей не последуют в своем росте за ростом конституции, ею порожденной. Поднимемся же до высоты нашей конституции! Прин­ципы, освященные Национальным собранием, возвратили уже граж­данскую жизнь трем миллионам французов. Французские протестан­ты восстановлены во всех своих гражданских правах. Эти новые прин­ципы на днях восторжествовали и над другим предрассудком, еще более закоренелым. Гражданское положение евреев бордоских, байонских и авиньонских было упрочено торжественным декретом... Об оказании такой же справедливости хлопочут теперь французские евреи, живущие в Париже и в других частях королевства. Мож­но ли отказать им в этом? Какое существенное различие можно провести между ними и их братьями из Бордо? Скажут, что одни имеют королевские патенты и права состояния, каких не имеют другие. На это скажу, что патенты французских евреев начертаны в природе, а печать природы стоит печатей всех канцелярий Ев­ропы, вместе взятых». Оратор закончил свою речь конкретным по­желанием: «Я думаю, что мы должны высказаться в том смысле, чтобы Национальное собрание поставило на очередь как можно скорее еврейский вопрос, обсуждение которого им отсрочено, и чтобы оно издало декрет, приравнивающий всех евреев к евреям Бордо, Байоны и Авиньона. Но такое заявление должно быть вне­сено в Национальное собрание не раньше, чем оно будет разосла­но во все шестьдесят секций Парижа и одобрено большинством голосов».