Ровно месяц продолжались занятия Синедриона. Заключительное заседание состоялось 9 марта 1807 г. Председатель прочел письмо императорских комиссаров о том, что правительство считает дело Синедриона благополучно законченным. Синедрион закрылся, но многие его члены вернулись в собрание нотаблей, которое играло роль пленума парламента и возобновило свои заседания 25 марта. Здесь Фуртадо подвел итог деятельности обоих парламентов, причем повторил декларацию о принадлежности евреев к французской нации в категорической форме: «Мы заявили, что, не будучи особой национальностью (corps de nation) и пользуясь преимуществом войти в состав великой (французской) нации, мы не можем в моральном отношении делать какое-нибудь различие между нашими согражданами и нашими единоверцами». Минорная нота прозвучала в голосе председателя только в момент, когда ему пришлось объяснить смутивший всех факт, что члены Синедриона не удостоились аудиенции у Наполеона: внезапный отъезд императора на войну помешал ему принять еврейских представителей, а последним — лично поблагодарить «нашего славного благодетеля». В следующих заседаниях собрание, после долгих прений, приняло резолюцию о желательности репрессивных мер против тех евреев-ростовщиков и торговцев старьем, которые своим поведением вызывают жалобы и бросают тень на своих «единоверцев»: но в то же время было решено ходатайствовать об отмене разорительного для еврейских кредиторов декрета 30 мая 1806 г., приостановившего взыскание долгов. 6 апреля 1807 г. собрание нотаблей было закрыто, после прочтения простого уведомления комиссаров, что все порученные собранию работы закончены.
Вызванные к жизни капризом Наполеона, оба еврейских «парламента» постепенно теряли для него интерес. Сначала аппетиты Наполеона росли по мере уступчивости еврейских деятелей. От Синедриона он ждал[28]
, сверх сделанных уступок, еще следующих мероприятий: запрещения евреям ссудных операций и ограничения других видов торговли на известный срок, затем поощрения смешанных браков, даже с установлением нормы: один смешанный брак на два еврейских («дабы еврейская кровь утратила свою особенность»); наконец, он желал, чтобы Синедрион гарантировал правильное отбывание евреями воинской повинности. Вообще, Наполеон желал, чтобы еврейские «представители» дали ему повод к установлению oneки над евреями. Его верный слуга, министр Шампаньи, вполне разделял желание своего господина. «Необходимо, — писал он императору, — чтобы эти собрания своими решениями дали нам оружие против себя самих и против того племени, дело которого они защищают». Таким образом говорили между собою два авгура политики в те дни, когда еврейские депутаты расточали похвалы «славному благодетелю, Наполеону Великому», которого «Бог избрал орудием своей милости» для спасения униженных «потомков древнего Якова»! Скоро тайные замыслы Наполеона стали явными, и евреи почувствовали на себе его «благодетельную» руку.§ 23. «Позорный декрет» (1808)
Занятый переделыванием карты Европы, Наполеон не мог много думать о евреях. Год «еврейских парламентов» (1806—1807) был годом величайших политических кризисов: создан Рейнский союз, разбита и унижена Пруссия, из прусской и австрийской Польши выкроено Варшавское герцогство. Не до евреев было теперь низвергателю королей, властелину усмиренной Европы. Евреи усмирялись без помощи армии и пушек: императорскими декретами и распоряжениями администрации. Чиновники продолжали дело своего шефа в его духе. Когда весною 1807 г. истекал годовой срок действия декрета о приостановке платежей по еврейским ссудам, имперский канцлер Камбасерес простым циркуляром продлил действие этого произвольного и разорительного декрета на неопределенное время, впредь до особых распоряжений императора, бывшего тогда в походе. Ходатайство собрания нотаблей в этом пункте не было уважено, и не в одном этом. Все надежды «еврейского парламента» рухнули, когда Наполеон вновь удосужился подумать о еврейском вопросе.