Презирая евреев вообще, немецкое общество делало исключение для отдельных лиц. Некоторая часть общества находилась под гуманизирующим влиянием драмы Лессинга «Натан Мудрый», появившейся в 1779 г. Еврей в этих кругах уже не отождествлялся с мелким торговцем: в нем иногда видели задатки глубокой интеллектуальной и этической культуры. Вышеупомянутое сочинение Дома также убедило многих в том, что бесправие и гражданское унижение являются главными причинами упадка еврейской массы и ее социальной отчужденности. В высших кругах берлинского общества стал о замечаться сближение между евреями и христианами. Это было не то общение единичных писателей и ценителей литературы, которое происходило раньше в скромной квартире Мендельсона, в кружке Лессинга и Николаи. В 1780-е годы нарождался «берлинский салон», где сходились представители христианской и еврейской аристократии. Еврейская денежная аристократия была новым продуктом тогдашнего экономического строя. Обрекая еврейскую массу на прозябание в мелких промыслах, Фридрих II поощрял крупных еврейских капиталистов в их фабричных, откупных и банкирских предприятиях. Многие евреи Берлина, Кенигсберга и Бреславля разбогатели на подрядах и поставках во время Семилетней войны; откупщики монетного дела (Münzjuden) и банкиры приобрели влияние при дворе; королевские финансы в значительной степени регулировались при их посредничестве. Для таких лиц король делал изъятие из сурового «еврейского регламента», выдавая им «генеральные привилегии» на правах христианских купцов. Так появились привилегированные богатые дома Эфраимов, Ицигов, Майоров и других. В то время как главы этих домов были погружены в свои коммерческие предприятия, их жены и дети, в богато обставленных квартирах, открывали «салоны» по образцу лучших аристократических салонов Берлина, стараясь даже превзойти их роскошью и изяществом. Красивые, образованные еврейки, охваченные порывом сближения с немецким обществом, служили главной приманкой этих салонов. Дома банкиров Эфраима, Когена, Майера, Ицига в Берлине охотно посещались прусскими офицерами, сановниками и дипломатами; здесь завязывались романы с любезными дочерями Израиля, которые готовы были променять свое еврейство на титулы немецкой баронессы или прусской офицерши. Около 1786 г. в Берлине выдвинулся более литературный, интеллигентский салон Генриетты Герц — пышной еврейской красавицы, жены врача Маркуса Герца, ученика Мендельсона. В этот салон случайно попал граф Мирабо, приехавший с дипломатическим поручением в Берлин, и был поражен его блеском. Но настоящий расцвет салона относится к годам французской революции (см. дальше, § 33).
Иллюстрацией тогдашнего отношения берлинского общества к евреям может служить следующий эпизод, рассказанный современником. «В августе 1788 г. в берлинском «Национал-театре» была поставлена драма Шекспира «Венецианский купец». Актер Флек, мастерски игравший роль Шейлока, не решался выступить в этой роли перед публикой, где находилось немало евреев, без предварительных извинений. Пред началом пьесы Флек продекламировал в театре, в виде пролога, сочиненное для этого случая стихотворение, в котором предупреждал, что артисты вовсе не намерены осмеивать со сцены «единоверцев Мендельсона»; они одинаково изображают на сцене добродетели и пороки как христиан, так и евреев, и так же охотно играют «Натана Мудрого», как и «Шейлока»:
Современный «летописец» (автор «Анналов евреев в Пруссии») прибавляет, что это слишком предупредительное отношение к евреям не было сочувственно принято публикой, и при следующих представлениях пролог не повторялся. «Справедливо роптали на то, — говорит он, — что евреи хотели создать себе исключительное положение в театре, где выводятся все сословия, каждое в своих комических или серьезных чертах».
§ 3. Эксперименты Иосифа II в Австрии