Новейшая история еврейского народа. От французской революции до наших дней. Том 2

Школа и литература приобщали учащуюся еврейскую молодежь к идейным движениям русского общества, и часть этой молодежи естественно втянулась также в русское революционное движение 70-х годов. Участников-евреев влекло туда не только возмущение против длящегося, хотя и смягченного, еврейского бесправия, но и общее недовольство политическим курсом, вылившееся тогда в форму социал-революционного русского «народничества» и увлекшее рус­скую молодежь на путь широкой пропаганды среди крестьян («хождение в народ»). Еврейские студенты или самоучки из быв­ших хедерников и иешиботников «ходили в народ» — русский, а не еврейский, вели революционную пропаганду среди крестьян и рабочих, которых знали только по книжкам. Была сделана только одна попытка создать чисто еврейское социалистическое движение. В середине 70-х годов в Вильне возник революционный кружок, со­стоявший из студентов высших учебных заведений и учеников еврей­ского Учительского института. Полиция выследила членов кружка, одних арестовала, другие успели бежать за границу (1875), Один из эмигрантов, Арон Либерман, очутился в Лондоне в кружке Петра Лаврова, издателя революционного журнала «Вперед». Решив вести пропаганду в еврейской массе, Либерман учредил в Лондоне «Союз еврейских социалистов» (1876). В Вене он под именем Фридмана стал издавать социалистический журнал на древнееврейском языке «Гаэмет» («Правда»). Книжки журнала сначала проникали в Россию, но уже третья книжка была конфискована цензурою (1877). Вскоре Ли­берман в Вене и его единомышленники в Берлине были арестованы и затем высланы из пределов Австрии и Пруссии (1879); они эмигри­ровали в Англию и Америку и утратили связь с Россией. В самой же России еврейские революционеры были всецело увлечены общим течением. Много отваги и самопожертвования было проявлено вы­ходцами гетто в русском революционном движении 70-х годов; ев­реи фигурировали в некоторых крупных политических процессах и в публичных манифестациях (например, демонстрация у Казанского собора в 1876 г.), томились в казематах, или на эшафоты пли в Си­бирь. В этой идеалистической борьбе за общую свободу была несом­ненно скрытая энергия еврейского протеста, но не было в ней особо­го национального знамени — требования свободы и равенства для наиболее угнетенной нации[55].

§ 48. Литература эпохи «гаскалы»

Несмотря на все уклонения от нормального развития, неизбеж­ные в моменты умственных кризисов, основная линия, равнодейству­ющая всего культурного движения, вела к здоровому прогрессу. Наи­более положительным результатом движения было обновление ев­рейской литературы, широкое развитие того ренессанса, который в форме зародыша показался еще в предыдущую эпоху. Прежде пре­следуемая религиозными фанатиками «гаскала» получила теперь сво­боду, возможность развернуть свои творческие силы. То, что во вре­мя И. Б. Левинзона делалось единичными заговорщиками просве­щения, происходило теперь открыто. Вслед за отдельными писате­лями явилась литературная армия. Она пользовалась орудиями ста­рой культуры для производства новых ценностей: обновленный биб­лейский язык, очищенный от раввинских варваризмов, приспособ­лялся к стилю XIX века. По содержанию эта юная литература была еще очень элементарна и подражательна. Как прежде М. А. Гинцбург, усердно занимался теперь переводом книг европейской лите­ратуры виленский писатель Калман Шульман (1819—1899). Он наводнил еврейскую литературу массою переводов, начиная с «Тайн Парижа» Эжена Сю и кончая «Всемирной историей» Вебера; Шульман писал риторическими библейскими фразами («мелица»), что в изложении будничных явлений часто производило комическое впечатление. Постепенно, однако, нарождалась оригинальная литература: появились писатели, черпавшие свои сюжеты из национальных преданий или из современной народной жизни.

Еще в тот предрассветный момент, когда все стонало под гнетом репрессий Николая I, в Литве послышались чарующие звуки юной еврейской музы. Пел Миха-Иосиф Лебензон, сын сочинителя высокопарных од Авраама-Бера Лебензона (§ 28), мечтательный виленский юноша, болевший чахоткою и мировою скорбью. Он начал с переложения второй песни Виргилиевой «Энеиды» по Шиллеру («Harissut Troja», 1849), но скоро перешел к родным мотивам. В музыкальных строфах «Песен Сиона» («Schire bat Zion», 1851) излилась вся тоска души, ищущей примирения между верою и знанием (поэма «Соломон и Когелет»), возмущенной угнетением извне («Яиль и Сисера»), мечтающей об освобождении нации («Иегуда Галеви»). Лютая болезнь скосила поэта на 24-м году жизни (1852). Появившийся после его смерти лирический сборник («Kinor bat Zinon») показал, какое богатство поэтических сил таилось в этом безвременно погибшем юноше, который на пороге могилы так трогательно воспевал любовь, красоту и чистые радости жизни.