Новейшая история еврейского народа. От французской революции до наших дней. Том 2

Романист и публицист гармонически сочетались в лице Переца Смоленского (1842—1885), упомянутого выше редактора прогрессивного журнала «Гашахар». Питомец иешивы в белорусском городке, попавший в фривольную Одессу и затем в Вену, он на себе испытал резкость этого перехода. Он сам вышел невредимым из идейного кризиса, но вокруг себя он увидел «трупы просвещения, столь же многочисленные, как жертвы невежества»: увидел молодежь, уходящую от своего народа и забывающую национальный язык, реформированное еврейство Запада, не сохранившее от тысячелетней культуры ничего, кроме синагогальных церемоний, переделанных на новый лад. И Смоленский поставил себе целью бороться на два фронта: с фанатиками ортодоксии во имя прогресса, а с ассимиляторами — во имя национальной культуры. «Вы говорите: будем как все народы! — обращается он к ассимиляторам. — Хорошо, будемте, как все народы, просвещенными, чуждыми предрассудков людьми, верными гражданами; но будем также подобно им помнить, что нельзя стыдиться своего происхождения, что нужно дорожить своим национальным языком и национальным достоинством». В своем первом большом романе «Блуждающий по путям жизни» («Hatoeh be’darke ha’chaim»,1869-1876) Смоленский ведет своего героя через все стадии культуры, от темного белорусского местечка до Лондона и Парижа, но после всех «блужданий» приводит его к синтезу национальности и прогресса и заставляет умереть в Одессе, при обороне своих братьев в дни погрома 1871 года. Все другие тенденциозные романы Смоленского («Kewurat chamor», «Gemul jescharim» etc.) отражают в себе эту борьбу на два фронта — против косности ортодоксии, раввинской и хасидской, и шатания «просвещенных». Свои идеи Смоленский развил в двух публицистических сочинениях: «Вечный Народ» («Am olam», 1872) и «Время насаждать!» («Et lotaat», 1875-1877). Здесь он против религиозной реформы западных ассимиляторов выдвигает систему прогрессивного национального иудаизма, в которой центральное место занимают культ Палестины в духе М. Гесса и культ древнееврейского языка, «без которого нет иудаизма». Чтобы разрушить идею ассимиляции, Смоленский штурмует колыбель ее — просветительную систему Моисея Мендельсона с ее догмой: «еврейство не нация, а религиозная группа»; но в своем полемическом усердии он часто нарушает историческую объективность. При таком умонастроении Смоленский должен был ухватиться за идею нового палестинофильства, возникшую после первых погромов в Южной России, когда началась массовая эмиграция. Он становится горячим проповедником колонизации Палестины (1882). Посреди этой пропаганды настигла даровитого публициста преждевременная смерть (1885).

К той же идее пришел, после долгой внутренней борьбы, и публицист Моше-Лейб Лилиенблюм (1843—1910), но в пределах описываемой эпохи он еще всецело стоит на почве «гаскалы», даже на радикальном ее крыле. Гонимый фанатиками своей родной Литвы за свое вольнодумство, Лилиенблюм задумался над необходимостью реформ в еврейской религии. Реформу иудаизма он понимал как эволюцию, а не революцию: как Талмуд некогда реформировал библейский иудаизм для потребностей своего времени, так мы должны делать это в духе идей нового времени. Когда юный писатель развил такие мысли в серии статей в «Гамелице», под заглавием «Пути Талмуда» («Orchot hätalmud», 1868—1869), против него так яростно ополчилась ортодоксия, что пребывание в Литве стало для него небезопасным, и он должен был переселиться на юг, в Одессу. Здесь Лилиенблюм опубликовал свою стихотворную сатиру «Сборище мертвецов» («Kehal refaim», 1870), где в замогильном свете мелькают все темные фигуры еврейского городка: кагальники, раввины, цадики и пр. В Одессе Лилиенблюм вошел в круг учащейся молодежи, проникся идеями Чернышевского и Писарева и прослыл «нигилистом»[56]. Мысль о реформе иудаизма осталась позади как ненужная при новом материалистическом миропонимании, и в душе писателя образовалась какая-то страшная пустота. Под этим впечатлением была написана его исповедь «Грехи юности» («Chatot neurim», 1876), грустная повесть одной из многих жертв идейного кризиса 60-х годов. Книга произвела сильнейшее впечатление, ибо изображенные в ней страдания автора были типичны для людей переходного поколения; но заключительный аккорд исповеди — крик опустошенной души, разбившей старые кумиры и не нашедшей нового Бога, — предвещал уже перемену. Скоро мятущаяся душа писателя успокоилась. То, что внесло тревогу в умы передового еврейства, взрыв антисемитизма в начале 80-х годов, принесло успокоение больной душе Лилиенблюма: он нашел разрешение проблемы еврейства сначала в палестинофильстве, идеологом которого сделался, а затем в политическом сионизме.