Новейшая история еврейского народа. От французской революции до наших дней. Том 2

Совершенно застыл в догме отрицания национальной еврейской культуры Григорий Богров (ок. 1810—1885). Отпрыск раввинской семьи в Полтаве, он перешел «от мрака к свету» через своеобразную просветительную школу николаевской эпохи: контору питейного от­купщика, где он долго состоял на службе. Поздно открыл в себе литературный талант просвещенный «акцизник». Только в 1871— 1873 гг. появились в русском журнале «Отечественные записки» об­ширные «Записки еврея» Богрова, в которых преобладает автобиог­рафический материал. То была резко обличительная характеристи­ка еврейской жизни в эпоху Николая I. Никто еще из еврейских писа­телей в таких мрачных красках, с таким озлоблением не изображал старый быт в деморализованном обществе времен рекрутчины, как Богров. (Дополнением к «Запискам еврея» служила изданная вскоре повесть-быль того же автора «Пойманник».) Ни одной светлой картины нет в воспоминаниях автора о его детстве и юности, кро­ме образа русской девушки; вся патриархальная жизнь еврейс­кого городка того времени превращена в Дантов ад, кишащий зло­деями или глупцами. Из этого ада есть только один выход — в широкий свет, в ряды космополитов и рационалистов или в среду русского общества. Богров сам стоял уже у выходной двери. В 1878 году он писал Леванде, что как «эмансипированный космополит» он давно бы уже «переправился на тот берег», где ему «улыбаются другие симпатии и идеалы», но его удерживают в еврействе «четыре миллиона людей, страдающих безвинно» от систематических преследований. Ненависть к гонителям еврейства излилась в исторической повести Богрова «Еврейский манускрипт» (1876), взятой из эпохи хмельничины; но и тут автор — в истории того, что он называет «боем паука с мухою», — не находит в жизни мухи-еврейства ничего заслуживающего сочувствия, кроме ее страданий. В 1879 г. Богров начал писать роман из жизни новой еврейской молодежи, участвовавшей в русском революционном движении того времени («Накипь века»), но рука, умевшая изображать ужасы старой рекрутчины, неумело, карикатурно рисовала чуждую автору сферу политических увлечений, и роман остался неоконченным. Реакция начала 80-х годов ничего не изменила в настроении Богрова. Он сошел в могилу в глухой русской деревне и был похоронен на русском кладбище, ибо вследствие печального стечения семейных обстоятельств принял крещение незадолго до своей смерти.