Новейшая история еврейского народа от французской революции до наших дней. Том III. Эпоха антисемитской реакции и национального движения (1881-1914) с эпилогом (1914-1938)

Бялик поднимается до вершин творчества, когда воспевает героизм духа старого еврейства. Самые вдохновенные строфы, вол­нующе скрытой в них святой тоской, относятся к тихой обители духа — старому бет-гамидрашу, где в иешиве, среди фолиантов Талмуда, протекала ранняя юность поэта (1898):

Если познать ты хочешь тот родник, откуда мученики-братья
Твои черпали силу в черный день, идя с весельем на смерть,
Как на престол вступая на костры и умирая с криком: Бог единый!..
И если хочешь видеть ту твердыню, где прадеды укрывали клад любимый,
Свою святую Тору, — то иди в убогую молитвенную школу:
Узришь там одинокие колосья — ряд голов нахмуренных, иссохших.
То дети голуса, согбенные ярмом, пришли забыть страданья за Гемарой,
За древними сказаньями — нужду, и заглушить псалмом свою заботу.
Ничтожная и жалкая картина для глаз чужих, но ты почуешь сердцем,
Что предстоишь у дома жизни нашей, у нашего хранилища души...
То искра от великого огня, его зажгли твои отцы на жертвеннике вечном.
И, может быть, их слезы нас домчали до сей поры: они своей молитвой
У Господа нам вымолили жизнь и, умирая, жить нам завещали...[25]

В стихотворении «На пороге бет-гамидраша» поэт, измученный житейскою борьбою, опять ищет спасения у этого заветного порога, в храме своей юности, в старом пустеющем гнезде, покидаемом мо­лодыми птенцами. Он плачет и о разрушении своей души, и о разва­ле этого «убежища вечного народа, сени мощного духа», откуда те­перь разбегается молодежь к чужим порогам, блуждая, отталкивае­мая враждебною средою или — что еще хуже — поглощаемая ею и погибающая для нации. В поэме «Подвижник науки» («Hamatmid», 1895 г.) изображен отживающий тип иешиботника, который днем и ночью сидит над фолиантами Талмуда и в заунывном напеве древне­го текста изливает всю тоску души, не знавшей любви, юных поры­вов, радостей жизни:

Так учит нас Рава... Так учит Аббайя...
И шепотом хриплым весь мир заглушая,
Не слышит он сам, как в груди, погибая,
Рыдает и молит живая душа.

Личность гибнет в этом подвиге назарея древней науки, но ведь нация спасалась такими подвижниками. Создаст ли новая жизнь та­ких рыцарей духа? Поэт не уверен в этом, как будто не сознавая, что он сам и ему подобные носители старого духа под новой оболочкой творят тот синтез старого и нового еврейства, в котором заключает­ся тайна национального возрождения. Позже, с момента кишиневс­кого погрома (1903), дух поэта вновь омрачается, и в его песнях зву­чат зловещие ноты Кассандры.

В отличие от этого певца национальной скорби, поэт-индиви­дуалист Саул Черниховский (род. в Крыму в 1875 г.) вносит в свое творчество жизнерадостные мотивы. Он преклоняется перед ста­туей Аполлона («Lenochach pessel Apollo») и приносит греческому богу покаянную молитву иудея, отрицавшего внешнюю красоту и земные радости. Он считает себя вольным эллином среди ригорис­тов старого еврейства. Эротическая лирика и идиллия еврейского сельского быта составляют главное содержание поэзии Черниховского. По мастерству стиха он занимает место рядом с Бяликом: его переводу поэмы Лонгфелло «Гайавата» мог бы позавидовать любой переводчик, оперирующий богатыми средствами современного ев­ропейского языка.