При таких резких колебаниях мировой динамики еще рано писать историю последних десятилетий, а можно только схематически отмечать ее основные линии, точнее — зигзаги, как руководство современника для будущего историка. Я тем более должен это сделать, так как в ходе событий последней четверти века нахожу черты, позволяющие включить ее в рамки моей системы новейшей еврейской истории, которая состоит из смены эпох эмансипации и реакции. В порядке общего обзора мы в настоящем эпилоге проследим следующие три момента: 1) шестилетие войны и мира (1914-1920), со включением Гражданской войны в России; 2) двадцатые годы, время формальной «третьей эмансипации» в странах с национальными меньшинствами, права которых гарантированы Лигой Наций; 3) тридцатые годы, время «третьей реакции» в форме открытой или замаскированной контрэмансипации.
Я сначала не думал довести настоящий обзор до самых последних дней, но именно в эти дни, в первую четверть 1938 года, произошли события, которые ярко освещают шествие новейшей реакции, и я не мог не включить их в эпилог. С другой стороны, еврейский историк не мог не довести читателя до порога «еврейского государства» в Палестине, хоть и гадательного, у которого мы в данный момент стоим.
Апрель 1938.
ГЛАВА I. ВОЙНА И МИР (1914-1920)
§ 1 Евреи в мировой войне
В течение многих лет европейские правительства уверяли, что они вооружаются и «готовятся к войне, потому что желают мира», а кончили тем, что подготовили самую страшную из всех когда-либо бывших войн. Политика империализма и милитаризма превратила Европу в пороховой погреб, который зажегся от одной искры: австро-сербского конфликта. В августе 1914 г. пять государств в двух коалициях (германо-австрийская и франко-русская в союзе с Англией) повели между собою истребительную войну, и еще больше государств втянулось в эту войну впоследствии. За четыре года войны еврейский народ выставил на всех фронтах полтора миллиона солдат. Братья воевали с братьями в различных армиях. Эту трагедию диаспоры, никогда еще не пережитую в таких размерах, увековечил жуткий народный рассказ: еврейский солдат русской армии, заколовший в штыковой атаке солдата из австрийской армии, лишился рассудка, когда услышал вопль умирающего: «Слушай, Израиль!»
Мобилизация в Германии сопровождалась патриотическими манифестациями и записью добровольцев. Тут и евреи выказали много усердия. Военный психоз толкал в ряды армии людей разных партий и классов: ассимилированных и сионистов, детей буржуазии и социалистов. Многие искренно верили, что совершают национальный подвиг, разрушая Россию, страну погромов. Железные кресты за храбрость и производство отличившихся в офицеры воодушевляли еврейских воинов. Назначение раввинов при армии (фельд-раббинер) наряду с военными духовниками христианских исповеданий, это признание равноценности евреев в смерти, казалось задатком на признание их равноценности в жизни. Вслед за известным патриотическим манифестом профессоров германских университетов выступил и еврейский профессор Герман Коген с тяжелой философской артиллерией на защиту германского милитаризма. В двух своих брошюрах («Detschtum und Judentum», 1915-1916) он старался установить тесное духовное родство между иудаизмом и германизмом. Этот член идеальной нации Канта как будто не замечал ее реального антипода: нации Вильгельма, члены которой даже на фронте напоминали евреям о бесцельности их жертв. Антисемитизм, явный или затаенный, был неискореним в прусской офицерской среде. Тут раздавались голоса, требовавшие особой переписи евреев в действующей армии с целью доказать уклонение еврейского населения от повинности крови, и в 1916 году правительство должно было уступить этому обидному требованию. А между тем германское еврейство принесло Молоху войны 12 000 жертв, павших на полях битвы.