Новелла ГДР. 70-е годы

Она неловко топталась, пытаясь следовать за ним в медленной, ритмически-сложной пробежке, которую он именовал «променадом».

— Примерно так же, как вы. С семи до четырех сижу в конторе и работаю…

— Ах, вот как? — Казалось, он разочарован. Потом лицо у него прояснилось. — Значит, стихи вы пишете потому, что у вас на другое нет времени!

Она утвердительно кивнула — так было проще.

— А я вполне могу себе представить, — сказал Сероглазый, когда они возвращались на свои места, и пристально посмотрел на нее, — я очень даже могу себе представить, как вы пишете рассказы.

— Рассказы? — воскликнул бригадир. — Идет разговор о рассказах? Да, рассказы нам нужны!

Музыка смолкла, никто больше не танцевал, все теперь наперебой говорили о том удовольствии, какое доставляет чтение рассказов.

— Я думаю, мы вправе сказать, — заявил бригадир, привыкший подытоживать мнение своих коллег, — что трудящимся нужны рассказы.

— Вот видите, — заметил Сероглазый. — Так давайте, пишите! Настоящий, занимательный рассказ! Или вы, может, думаете, что наше время уступает эпохе Боккаччо?

«Бригадное задание», — подумала она и засмеялась, но ей стало немножко страшно.

В марте она взяла отпуск в том культурном учреждении, где работала секретаршей, и на десять дней уехала за город. Редактор хотел, чтобы она поскорее закончила новый сборник стихов и пополнила его впечатлениями от жизни в деревне. Ей предоставили комнату в Доме творчества, удобную, теплую комнату с большим восточным ковром, письменным столом и видом на высокие деревья, за которыми начиналось поле. Сидя за работой, она слышала, как рокочут трактора.

За окном расстилается
рваная снежная шкура
накинь ее на плечи и уходи
вдаль через поля…

Казалось, времени впереди — бездна. Ей вспомнилось бригадное задание. Поэтесса его не забыла, но затолкала поглубже и отгоняла, лишь только оно всплывало вместе с воспоминаниями о Швельницком комбинате. Она размышляла о писании рассказов, и в голову ей лезли всякие вопросы — один тянул за собой другие. Во-первых, может ли она, именно она, набрести на такую историю, которой ждут ее друзья из Швельница, — стремительную и занимательную, но в то же время своеобычную и современную? Эти ее друзья ведь слишком умны для того, чтобы удовольствоваться пустячками и анекдотцами.

Она прошлась по деревне, потом подсела на трактор МТ-300 и приехала на свиноферму, где быстро разговорилась со свиноводом и его женой, — та, смеясь, шлепала в резиновых сапогах по свинарнику, от поросенка к поросенку, потом взяла одного, маленького, на руки и протянула поэтессе, чтобы она с ним поиграла.

— Здесь вы хорошо себя чувствуете, верно? — сказал свиновод. — Деревья, свежий воздух…

О городе он и его жена говорили тоном соболезнования.

Вечером поэтесса сидела у себя в комнате, попивала красное вино и смотрела, как над платанами парка всходит месяц. Ветер задувал в окна, хоть они были закрыты, поскрипывал паркет. Нет, с рассказом ничего не выйдет, мало жизненного опыта, того, что Йохен Райнерт, ее литературный консультант, ставил в упрек также ее стихам: ей недостает эпической плотности, она пишет на папиросной бумаге. Но кто же в наше время еще загоняет дьявола в ад, сражается на копьях, скачет верхом, выступает в турнирах, пляшет в хороводе, кто ныне семь раз спускает воду с мельницы, ловит птиц и кормит их утром, днем и вечером?

В последние дни ее пребывания в Доме творчества обстановка там изменилась. Она и другие обитатели — их было немного — почувствовали, что ими перестали заниматься. Повариха, официантка, горничная и директор только и говорили, что о субботе, когда в большом зеркальном зале должна была состояться свадьба, а в садовой гостиной — торжество в честь женского дня. Оттого что оба эти события будут происходить одновременно, все они то и дело взволнованно всплескивали руками. Свадьба, которую устраивал для своей дочери близкий друг директора, была назначена за полгода вперед, и отложить ее было никак нельзя. А банкет окружного управления пищевой промышленности, посвященный женскому дню, отменить было тоже невозможно — и нежелательно. В тихом дворце, предназначенном, как гласила вывеска на воротах парка, для творческого труда деятелей культуры, воцарилась тревожно-напряженная атмосфера. В пятницу, с самого утра, из кухни потянуло запахами жаркого. «Телячий рулет и кролик», — доложила официантка. На обед им принесли бульон с омлетом — это была генеральная репетиция, в субботу его будут подавать опять, только прибавят соли. По дому разносились всевозможные запахи, еду подавали раньше, чем следует, из большой столовой всех выставили — постояльцы Дома невольно сделались свидетелями и участниками происходящей суеты. Но они ждали событий пока еще менее нервозно, чем повариха и официантка.