Время не пощадило Иона. Оно заострило черты его квадратного, костистого, словно вытесанного топором лица с большим носом, черными, коротко подстриженными и жесткими, как проволока, усами; проложило глубокие морщины на лбу между бровями и вокруг рта с толстоватыми, чуть выпяченными губами; придало взгляду смелость и решительность, которых не было раньше. Ион как будто немного раздался в плечах. Шаг его стал тверже и увереннее, как у человека, который спешит на важную и большую работу. Он приобрел привычку курить, пересыпать свою крестьянскую речь городскими словами и смотреть человеку прямо в глаза, испытующе, с некоторым недоверием; в остальном он остался все тем же крестьянином, застенчивым, грубоватым, но добрым, отзывчивым и рассудительным.
Ион приехал домой к вечеру в понедельник, после дня св. Думитру, на автомашине райкома партии. Машина, старая, зеленая «шкода», сильно изношенная, с залатанным жестью кузовом, остановилась у ворот колсельхоза. Потом быстро развернулась, скрипя всеми своими старыми косточками, чихая, кашляя, разбрызгивая грязь и оставляя позади клубы дыма, и покатила по дороге, подпрыгивая на ухабах.
Ион Хуцуля остался стоять у ворот с сундучком в руке, с расстегнутым воротником, потный и красный, точно во время жатвы. Задыхаясь от волнения, он вчитывался в кривые буквы, какими было написано название колсельхоза «Новая жизнь», затем, взяв сундучок в другую руку, нажал щеколду калитки и шагнул во двор. Здесь он остановился и стал радостно осматривать длинные амбары со свежеоштукатуренными стенами, стоявшие еще без крыши; стога сена и скирды соломы, выстроившиеся в саду; покосившуюся набок, как немощный старец, конюшню, — и быстро зашагал по просторному двору, ступая прямо по лужам и забрызгивая ботинки и широкие, как водосточные трубы, парусиновые брюки. Ион искал глазами кого-нибудь, чтобы спросить, где правление, и найти там брата, но, так и не обнаружив никого, направился наугад в глубь двора, к домику, выкрашенному в голубой цвет. Взбежав по продавленным деревянным ступеням, он приостановился на минуту перевести дух. Затем, протянув руку, быстро распахнул дверь и решительно шагнул через порог.
— Здравствуйте!..
Алеку Лазу, председатель, который как раз стоял у самой двери, словно поджидая прибывшего, первым бросился к нему и пожал руку. Брат Михай рванулся со своего места за конторским столом и отпихнул стул, хотел что-то сказать, но не мог произнести ничего, кроме отрывистых восклицаний, выражавших удивление и радость. Ринувшись с распростертыми руками к брату, он наступил на ногу чернявому человеку, одетому в вышитую овчинную безрукавку. Лицо чернявого искривилось от боли, однако он и рта не раскрыл. К удивлению Иона, этот человек, как каменный, продолжал сидеть на стуле, положив на стол большие жилистые руки, сжатые в кулаки, и даже ни разу не обернулся на дверь.
— Ионикэ! Ионикэ! Да неужели это ты? — вымолвил наконец Михай, несколько опомнившись от изумления.
Он обнял брата, крепко расцеловал его в обе щеки, в усы, в виски, потом выпустил из объятий, чуть отступил назад и снова шагнул к нему, похлопал по плечу, повторяя радостно и удивленно, словно все еще не веря себе:
— Неужто это ты, Ионикэ?! А? Ты?!
Странное дело: хотя Ион был взволнован встречей с братом, он все же приметил мрачное настроение человека в овчинной безрукавке, который так и остался сидеть, сгорбившись и устремив глаза в пол. Ион почему-то решил, что тот недоволен его приездом.
— А это наш политический руководитель! — сказал Михай, точно отгадав мысли брата, и кивнул головой в сторону человека в расшитой безрукавке. — Не припоминаешь? Сын вдовы Крецу, старой Марии Крецу… Ну, не беда, коли не помнишь, — весело добавил он. — Познакомься с ним — и ты будешь рад! Да, будешь рад! — повторил он. — Человек цельный… Очень принципиальный и…
«Цельный» человек, казалось, наконец услышал, о чем идет речь, и поднялся.. Он был высок ростом, костист и сутуловат. Почесав свой длинный крючковатый нос, сморщенный от неудовольствия, он бросил на Михая короткий презрительный взгляд и проговорил тихо, до странного мягким и тонким голосом, не вязавшимся с его суровой, невзрачной, грубоватой внешностью:
— Петре Амэрией.
Иону понравился Петре Амэрией, понравилось, как он представился, а главное, что он не придал значения льстивым словам Михая. Ион крепко пожал руку Петре, сказав, что уже слышал кое-что о нем в районе и надеется, что они втроем — он указал при этом и на Алеку Лазу — будут дружно работать.
— Когда между людьми есть согласие, то и дело спорится.
При этих словах Петре Амэрией поднял выше голову, стал внимательнее; лицо его заострилось, преобразилось. В глазах вспыхнул живой огонек, и только тут Ион заметил, что глаза у секретаря черные, проницательные, умные. Он улыбнулся.
— Будем работать вместе? То есть как это? — спросил Алеку Лазу.
— Ну да, конечно вместе, — играя своим густым басом, проговорил Ион и обвел председателя и секретаря веселым взглядом, словно удивляясь, что они еще не знают об этом. — Я назначен в ваш колсельхоз…