Новеллы

Зато прачка не выражала ни малейшей радости, напротив, она не переставала ворчливо бубнить себе под нос: у Буксбаумов, мол, чем только не угощают — и салом копченым, и винца поднесут… а у Краусов на колбасу не скупятся… Рачак исподтишка мерила взглядом старую хозяйку, но ей ничего не оставалось, кроме как снова встать к корыту и стиснуть щетку разбухшими от горячей воды пальцами.

В кухне была духотища, как в бане, и старая госпожа с наслаждением парилась в этом влажном тепле; радости ее не было конца, когда она, протерев запотевшее стекло, выглянула в окно и увидела, что мешки с цементом уже не валяются посреди двора и черепица сложена аккуратно. Однако радость ее длилась недолго, потому как сверху опять послышались звуки рояля; меланхолическая, похожая на человеческие воздыхания музыка разливалась безбрежным потоком. Слушать приятно, слов нет, однако в десять часов пора бы уж обеду кипеть белым ключом, а тут еще и приготовлениями не пахнет. Погрустнев, старая хозяйка вспомнила, что в кладовой висит битая индейка, которую легкомысленная Мальчи собирается зажарить всю целиком. Надо сейчас же пойти к дочери и отговорить ее от такого безрассудства.

Индейки этой, если распорядиться ею экономно, хватит и на пять дней. И уж вовсе ни к чему готовить жаркое именно в такой день, когда у них на хлебах прачка. Колбасой ее кормить, а не жареной индейкой! Старуха взяла палку и поковыляла к дочери. Она уже ухватилась было за ручку двери, собираясь отворить ее, но вдруг передумала и повернула назад. В комнате дочери разразились Содом и Гоморра: басовые громы низких аккордов перемежались молниями высоких тонов. Войдешь к ней, а Мальчи вскинется, как безумная: — Что такое, в чем дело? — и что ей ни говори в ответ, одно услышишь: — Да, мамочка, да…

Лучше всего ей самой взяться за дело, выпотрошить индейку и разделить на порции. А Йошку можно сгонять к мяснику за дешевой колбасой и потом поджарить ее для прачки…

Настал вечер. Пряный осенний воздух, подобно надкушенному плоду, благоухал дивными ароматами; любопытные звезды рассыпались по небу, точно ненароком заблудившиеся белокурые младенцы. Слышался и шелест крыльев: должно быть, жаворонок вспорхнул к мягкой облачной постели, поспать там до рассвета.

Кукушка выскочила из часов и уселась на краю своего необычного гнезда, чтобы прокуковать восемь раз. Пар в кухне постепенно осел, и свет электрической лампы разливался все ярче.

— Со стиркой я управилась, ваша милость, — проговорила Рачак и осторожно, как бы прощупывая, задала вопрос: — Корыто можно вынести?

Старая хозяйка кашлянула и нахмурила брови:

— Белье все развешено?

— А как же, — закивала головой прачка, — все вещи до единой.

— Колбаса от обеда небось вся подчистую съедена? — продолжала выспрашивать старуха.

— Да, — кивнула прачка. — А еще молодая госпожа обещалась картофельные очистки мне дать и… — Тут она заколебалась, стоит ли говорить, — и яблоки, те, что в столовой лежат.

— Яблоки? Да за них целый пенгё уплачено! — ужаснулась старуха и тотчас поспешила к дочери. Мальчи, удобно расположившись на диване, листала книгу в роскошном кожаном переплете.

— Ты обещала отдать прачке килограмм яблок? — возмущенно ворвалась в комнату старуха. — Весь день кормила-поила ее, пять пенгё деньгами ей выложишь, да еще и яблоки ей посулила, а мы их на завтра гостям припасли!

— Мамочка, родная моя, но ведь яблоки сплошь побитые и с гнильцой. Не могу же я доктору и его супруге выставлять такое угощение!

— Сгодились бы на начинку для пирога или в компот.

Мальчи была непонятна материнская настойчивость. Если за яблоки просят всего лишь пенгё, то неудобно ведь отбирать по штуке, вот и обманул ее торговец.

— Не из-за чего расстраиваться, мамочка, а вы сразу в слезы!

Старуха огорченно трясет головой.

— Как же — «не из-за чего расстраиваться»… — и, всхлипнув, скрепя сердце поворачивает к выходу.

Она была уже у двери, когда Мальчи обняла ее и принялась целовать: — Мамочка моя, милая.

Мать счастливо поддалась ее ласкам, но в следующий момент все же решила уточнить: — Значит, яблоки завтра пойдут на пирог?… — Мальчи тотчас выпустила ее из объятий и коротко отрезала: — Нет!

Должно быть, Иисус нес свой крест с такой скорбью, с какой старуха — мешочек с яблоками. А когда она опустила мешочек в сумку прачки и Рачак ощупала сквозь ткань округлые плоды, старой хозяйке и вовсе белый свет стал немил. Закутаться бы в черную шаль и — прямиком на кладбище, к покойному мужу, припасть к могиле и рыдать, рыдать, покуда не расступится сырая земля и не примет ее с миром.

— Надобно плиту почистить, — проговорила она тоненьким голоском. — Вон там возьмите соду и наждак, только расходуйте побережливее.