Новеллы

Старуха немного постояла на месте; вся ее боль излилась в этом жалобном, тонком голосе, но затем в ней возобладало любопытство. Хоть бы взглянуть на эти яблоки, которые ее дочь просто так выбросила чужим за здорово живешь. Неся перед собой прачкину сумку, она украдкой, как старая кошка, прошмыгнула во двор, а там высыпала яблоки в передник. Доставая оттуда по одному, она ощупывала, внимательно разглядывала каждое яблоко и все время вздыхала. Ей-богу, можно было аккуратно срезать помятые места и подать гостям. А уж компот бы вышел — пальчики оближешь! Старуха бережно прижимала к себе передник, точно яблоки были золотые. Ну уж нет, не отдаст она всю эту кучу, хоть убей. Отберет штуки три-четыре, какие получше, и сварит завтра компот. А как станут за столом есть да нахваливать, она им выскажет все начистоту.

Задумчиво перебирала она яблоки. Выбрала четыре, а остальные ссыпала в сумку. Войдя в кухню, она опустила сумку на пол прямо у двери и торопливо прошмыгнула за спиной прачки, с опаской прижимая к себе четыре яблока. В кладовой она спрятала свою добычу под перевернутой кверху дном кастрюлей, после чего снова уселась на кухне, несколько примиренная с жизнью, время от времени делая замечания прачке, устало, медленно топчущейся у плиты.

Теперь у нее нашлись для старой Рачак и добрые слова: она расспросила прачку о ее поросенке, и ей явно пришлось по нутру, что старая работница ухитряется из ничего деньги делать. Однако когда Рачак заявила, что в поросенке своем она души не чает и ей даже подумать страшно, что Мишку придется зарезать, но уж она-то, Рачак, точно в рот не возьмет и кусочка свинины, старая госпожа опять распалилась гневом.

Сколько добра ни вали в эту прорву — все без толку, не умеет эта прачка с умом распорядиться своим добром. И этакой-то недотепе взять да отвалить яблок на целый пенгё! Небось все и слопает за один присест, а то, глядишь, еще и поросенку скормит. Хорошо хоть, что те четыре яблока удалось от нее припрятать…

Немного погодя вышла Мальчи, вручила прачке пять пенгё за работу. И с небрежным любопытством осведомилась:

— Ну как, дали вам яблок?..

Сердце старухи внезапно дрогнуло… но Рачак благодарно откликнулась:

— Дали, ваша милость…

Обычно старуха перед уходом прачки ощупывала ее и даже не стеснялась задрать ей юбку — не стащила ли та чего из белья. Вот и теперь она вознамерилась было проделать эту процедуру, но как-то не могла решиться. Уж скорей бы убиралась прочь эта старая копуша!

— Нечего тут зря прохлаждаться! — И старая госпожа даже ногой притопнула от нетерпения. — Сделала дело и ступай восвояси. — Ее раздраженное понукание вспыхнуло искрой и тотчас полыхнуло пламенем в груди усталой до отупения прачки.

— Спокойной ночи, — сказала та и вмиг очутилась за порогом.

Старуха смотрела ей вслед, покуда старчески прищуренные глаза ее могли различить в сумерках удаляющуюся фигуру: ритмично покачивающаяся сумка с яблоками не давала ей покоя. Когда Рачак скрылась из виду, старуха тихонько вздохнула. Затем мысли ее перешли на другое: она вспомнила о сегодняшнем ужине и тотчас принялась за дело, надобно так умудриться разделить оставшуюся от обеда жареную индейку, чтобы и на завтра всем хватило по кусочку.

1931

Перевод Т. Воронкиной.

КЛЮЧ

У Бошняка крошечная слесарная мастерская на углу улицы Казмер. Чуть больше конуры: днем там достаточно света от двух зарешеченных окон, а вечером — от газовой лампы.

Сейчас в мастерской тихо: Бошняк сидит на перевернутом ящике и смотрит в окно. Широкие ладони подпирают подбородок, в уголке небольшого, упрямого рта погасшая сигарета. Бошняк напряженно думает — между бровями залегли морщинки. Изо дня в день он ломает себе голову: чем бы по теперешним временам можно привлечь покупателя… что бы такое придумать?

Для обогревателей еще рано — лето в самом разгаре. Лучше всего, пожалуй, замок новой конструкции, ведь только и слышишь о кражах.

Вот уже восемь лет он сам себе хозяин и работать умеет, как мало кто в его деле, — Бошняк вытягивает руку: было бы только над чем!.. А жена… От мыслей о жене он сразу мрачнеет. Он уже давно ненавидит эту женщину, а расстаться с нею нет мочи. Может, не такая она и дрянь, может, врут все, да только хватит с него подозрений… Соседи все уши прожужжали, что пока он уныло сидит здесь, к жене его один за другим рассыльные шастают и знай себе свертки таскают, а платы почти не берут… и приказчики тоже лясы с нею точат…

При этой мысли Бошняк вскакивает. Хлопает глазами, словно помешанный. Ему хочется схватить пальто, помчаться домой, проверить: правду ли болтают? Но тут же становится стыдно. Не умеет он врать и притворяться. Спросит жена: «Чего пришел?» — он сразу все и выложит… А если уличит ее… достанет у него духу ударить?.. Достанет! — отчетливо понимает Бошняк. Как же так, у него ни работы, ни доходов, а жена — вроде тех дамочек, у которых мужья с положением — чтобы расфранченная ходила? Частный мастеровой, он, конечно, сам себе хозяин, но денег у него не густо.