Он закуривал сигарету, с лица исчезала вечная улыбка, он думал о том, что получает всего две сотни в месяц за свое кривлянье; и еще о том, что недавно в таможне уволили двух чиновников. «Я ношусь, не знаю покоя, а потом скажут: «Да этот Гергей окончательно спятил». И выставят за дверь».
Он шел, выпивал три кружки пива и, уронив голову на грудь, погружался в мировую скорбь.
По утрам Михалович вставал не в духе; физиономия у него была кислая, как у известного актера-комика. Но при виде первого же знакомого снимал шляпу, улыбался; здоровался он со всеми подряд: с дворником, его помощником, с продавцом газет.
В конторе, где произошла та история, сидели трое: господа Икс, Игрек и Тичка. Чего только нет на письменном столе у господина Тички! При виде его богатства даже такой комедиант, каким стал наш Михалович, приходит в восторг. Великое множество камешков, разные сорта земли под стеклянными колпачками, засушенные, наколотые на булавку бабочки. Господин Тичка собирает и старые перышки, синие — в одну коробку, красные — в другую. И еще сломанные карандашные грифели. Он внимательно изучает причудливой формы крошки, которые падают изо рта у его коллег во время завтрака. У господина Тички большая этажерка; на ней можно найти книги по любому вопросу: и об искусственных удобрениях, и о физиологии мышей. Как ни странно, даже три утиных клюва есть в его коллекции, клювы, зачем-то отделенные от голов несчастных уток.
Господин Тичка терпеливо сносит насмешки и, знай себе, пополняет свою коллекцию. Словно соблюдая закон сохранения энергии в мире, он считает своим долгом беречь разный хлам, попадающий ему в руки. Дамочки не интересуют его; вместо их портретов на стене висит фотография трех красивых кошек.
— Я их ласкаю, — говорит он, — и это, по крайней мере, не стоит мне ни денег, ни хлопот.
Если верить господину Тичке, он служил и на Гибралтаре.
— Там в таможне до поздней ночи идет работа. Не то что здесь.
— А потом отправлялись небось развлекаться с молодыми негритянками, — вставляет Гергейке.
— Как бы не так. Я шел домой и преспокойно ложился спать. А дамочкам говорил: у меня нет ни одной свободной минуты. Я по горло занят работой.
— Господин Тичка, вы похожи на ученого. У кого еще найдется такое множество камней, бабочек, перышек? Когда-нибудь выяснится, что вы, господин Тичка, совершили открытие мирового масштаба.
Да, Гергейке любил наблюдать за этим чиновником, подкалывать его, потешаться над ним. Он хмурился: дескать, хорошо тому, сидит себе за письменным столом, слегка расставив ноги, и смотрит, целые десять лет смотрит на свою курьезную коллекцию.
Он и сам бы мог сидеть вот так и поскрипывать перышком, спокойный и невозмутимый, в этом невообразимом шуме, которого не замечает, уйдя в свой мирок, господин Тичка, большой оригинал.
Непонятно, что нашло тогда на Михаловича. Однажды, войдя в комнату и не обнаружив там ни господина Тички, ни его коллег, он громко вдруг рассмеялся. Все вокруг сотряслось от его хохота.
Он подкрался на цыпочках к шляпе господина Тички, отогнул кожаный внутренний бортик и подсунул туда свернутый лист бумаги толщиной с полпальца.
И выскользнул из комнаты. В коридоре он столкнулся с господином Тичкой.
— Сегодня, господин Гергей, оставьте меня в покое. Голова болит, — сказал тот и ушел.
Вспоминая потом эти его слова «голова болит», Гергей принимался хохотать.
Он посвятил в свой замысел господ Икс и Игрек, которые то и дело перешептывались, с трудом сдерживая смех.
А господин Тичка вошел к себе в комнату и тут же зажмурился от яркого солнечного света.
— Голова болит, — пробормотал он и сел, поглощенный своими мыслями.
Вскоре он заметил, что коллеги странно на него посматривают, обмениваются взглядами, пожимают плечами. Но господин Тичка, не отличавшийся любопытством, углубился в деловые бумаги.
— А, господин Тичка, мое почтение, — чуть погодя заглянул туда Михалович. — А-а-а… — начал он, моргая.
— Ну что, мой юный друг? Что вы ревете, как осел?
— Понимаете ли, господин Тичка… — И Гергей с испуганным видом повернулся к двум другим чиновникам, словно спрашивая глазами, сообщили ли они господину Тичке ужасную новость.
Господин Тичка встревожился. Его коллеги вроде бы уже давно как-то странно вели себя. «Неужели меня увольняют на пенсию? Или, может быть, я болен раком?» Этой страшной болезни он очень боялся.
— Господин Тичка, — снова начал Гергейке необыкновенно серьезным тоном. — Мой долг обратить ваше внимание на то, что у вас растет голова.
— Не болтайте ерунды, молодой человек.
— И не думаю. Но еще позавчера голова у вас была много меньше. Могу поклясться, что она растет прямо на глазах.
Два чиновника с испуганными лицами уставились на господина Тичку, который стоял в растерянности: может, и вправду с головой у него не в порядке, ведь она давно уже болит.
Он осторожно ощупал свой череп, точно проверяя, так ли это.
— Чепуха. Ничуть не увеличилась.
Подмигнув двум чиновникам, Гергейке пожал плечами. Те тоже.
— Дайте-ка мне зеркало, я посмотрю.