Новеллы

Вообще-то… кладка там такая же, как и везде. Ну, а коли хватятся, куда Хёдьмёги подевался… Да кто ж его знает? Впервой, что ли, поденщики ни с того ни с сего вдруг бросают работу и сматываются невесть куда? Денежки понадобятся, явится, поди.

Только вот сало в глотку нам теперь не лезет. Отрежешь шматок, проглотишь, а желудок не принимает — все обратно идет. Мы с Миснаи отдали остатки товарищам, перешли на колбасу. А Прихода — тот ничего, свое доедает, видать, желудок у него крепкий, нашим не чета.

Кладка подходит к концу. Двадцать шестого десятник пошлет кого-нибудь за цветной бумагой для майского дерева[10]. А первого явятся плотники — ставить стропила.

1935

Перевод В. Середы.

ЮНОСТЬ

Воскресное утро: небо сияет, блестят окна. Литейщик Блахо сидит перед зеркалом и крутит свой длинный рыжий ус. Его жена, маленькая, худенькая женщина, помешивает жестяной ложкой пенящийся на огне черный кофе. Их сын Иштван сидит в другом углу кухни, погрузив ноги в таз с горячей водой. От воды валит пар, ноги сильно покраснели. Сзади, на шкафу, лежит пара новых носков. Сердце Иштвана колотится, звенит и поет с рассвета, словно большой колокол. На прошлой неделе он впервые в жизни получил настоящие длинные брюки, вот только башмаки остались старые. Ну да сегодня в девять придет сапожник, принесет Иштвану новые ботинки. Сделаны они по мерке, подошва будет со скрипом, а на верхах должно играть солнце. Оденется Иштван во все новое и сразу станет взрослым человеком; и на девушек в церкви посматривать позволительно, и сигарету закурить без опаски… но главное, — новые ботинки как нельзя лучше смотрятся с новым костюмом.

Родители, видно, тоже чувствуют важность момента; Иштвану кажется, что и они волнуются, потому как отец вдруг спрашивает: — Скоро придет этот Хайду?

— В девять часов, — отвечает мать и поворачивается к Иштвану: — Ну, хватит уж ноги мыть.

А отец добавляет: — Смотри не смой всего, что за год накопил.

Иштван краснеет и вынимает из таза ноги цвета вареных раков. У него некрасивые, заскорузлые ступни: много пришлось ему и походить и побегать босиком. Когда Хайду снимал мерку, наверное, раз сто повторил:

— Да, Пишту, у тебя не ноги, а тюленьи ласты, — и, как обычно, пьяно смеялся, — но башмаки, хочешь не хочешь, делать надо.

Часы, вздрогнув, пробили девять. Вскорости, распространяя вокруг спиртной дух, явился пресловутый Хайду. На нем зеленый передник, рубашка распахнута, рукава небрежно закатаны; в толстые пальцы навечно въелась грязь. Блестя придурковатыми глазами, он торжественно подносит новые ботинки Иштвану. Ботинки парят в воздухе, словно черные ангелы. Иштван протягивает руки…

Литейщик, поднявшись, подает сапожнику свою могучую пятерню; маленькая женщина тоже приближается и втягивает носом исходящий от ботинок запах кожи.

— Ну, Пишту, — говорит отец, — давай надевай. — Хайду не переставая молотит языком. Едва взглянув на уже взопревшего паренька, он без умолку болтает с Блахо. Рассказывает ему про внучка, как лепечет он, как смеется… затем вдруг лицо мастера вытягивается: о-хо-хо, завтра утром надо платить за жилье, иначе хозяин без долгих слов выкинет их на улицу.

— Ничего, сейчас получишь деньги, — говорит Блахо.

— Вот и я про то, — отвечает сапожник, — потому и спешил так с этими ботинками, чтобы только за квартиру заплатить.

Наконец они поворачиваются к Иштвану, с которого пот льет уже в три ручья; он сумел натянуть лишь один ботинок, второй застрял в подъеме. Все умолкают и смотрят, как парень, вцепившись обеими руками в задник, кряхтит, кривится от боли, но все же пытается натянуть и левый ботинок. Хайду, словно фокусник, извлекает из-под зеленого передника рожок для обуви. С сострадательной улыбкой он нагибается к пареньку.

— Ты бы сказал, Иштван, — говорит он, всовывая рожок ему под пятку. Но едва Хайду с важным видом начал натягивать ботинок, парень аж закричал.

— Ой, дядя Хайду, ой, — громко стонет он, и глаза его наполняются мукой и ужасом.

Но вот наконец новые ботинки надеты. Хайду бросает передник на пол.

Иштван пытается пройтись: он весь скукожился, пробует шевельнуть ступней, с мучением нагибается и щупает обновку, исходящая от ног боль сжимает ему сердце. Но, поддавшись на уговоры, он, тихо постанывая, все же делает шаг-другой.

— Это ничего, что они чуток жмут, — говорит Хайду. — Так всегда поначалу, верно, господин Блахо? Что бы вы сказали, если бы новые ботинки сразу болтались на ногах вроде тапочек?

Иштван видит, как родители согласно поддакивают мудрым изречениям сапожника, и тупо смотрит на Хайду, а тот тем временем выспрашивает: нет ли у него мозолей, не мыл ли он ноги?

— Мыл, — говорит литейщик, и Хайду так и покатывается со смеху.

— Ай да Пишта, — кричит он, — ну и простофиля ты, Пишта!