Новеллы

Пишта оцепенело пялится на сапожника: ног он уже не чувствует, ему только кажется, что он стоит на углях: подошвы пылают все сильнее. Сколько дней ждал он этих новых ботинок к новому костюму, да и сам костюм два года ждал, и вот теперь этот Хайду знай себе тараторит и тараторит, а родители только согласно кивают, — отец потянулся уже за деньгами, сейчас расплатится, и навсегда у него останутся эти ужасные узкие ботинки!

Он вдруг всхлипнул, покачнулся от рыданий, опустился на пол, да так и остался сидеть, закрыв лицо руками и горько плача. Слезы эти понятны всякому, ведь парню шестнадцать лет, у всех знакомых подмастерьев давно есть и брюки, и выходные ботинки. Он так мечтал выйти покрасоваться в новом наряде.

А Хайду не закрывает рта: — Просто в толк не возьму, что случилось, я же делал точно по мерке.

Но жена Блахо вдруг побледнела, как полотно, и на ее глаза тоже навернулись слезы.

Литейщик беспомощно смотрит на жену. Потом искоса, словно стыдясь, бросает взгляд на Хайду.

— Черт-те что, — бурчит он. — Да сними ты их наконец, размазня, — набрасывается он вдруг на сына, — пока по губам не получил!

В разговор вмешивается жена Блахо:

— Скажи, Пиштука, можешь ты в них ходить или нет?

Пишта горестно трясет головой.

— Когда так, — говорит литейщик сапожнику, — забирайте-ка свои ботинки, нам такого не надобно.

— Но ведь вы их сами заказали, — протестует сапожник, — и за квартиру платить надо, иначе на улицу выбросят. Да я мигом их растяну, ну-ка, давайте сюда. — С этими словами, покраснев, он хватает ботинки и скрывается за дверью.

В доме Блахо воцаряется молчание. У Пишты онемели ноги и лицо стало чумазым от слез. Он всем сердцем ненавидит Хайду. Хотя родители и сказали, что сапожник, глядишь, еще и растянет ботинки, Пишта знает точно: ничего у него не получится.

Хайду же мечется как безумный из дома в дом, пытаясь по дороге сбыть ботинки. Он готов отдать их за полцены, но ни у кого нет денег. Когда он заявляется с ними в мастерскую, его внушительных пропорций жена всплескивает руками.

— Опять испортил? — визжит она. — Обалдел ты, что ли? Да что же с нами теперь будет, ежели ты все портишь?

Хайду высокомерно пожимает плечами:

— Не шуми, Теруш, у него ж не ноги, а ласты тюленьи. Кто может сделать ботинки на ласты? Или я, старый хрен, совсем ослеп и на на что не годен? Чтобы я этого больше не слышал, ясно?

Но в душе ему мучительно стыдно и страшно. В самом деле, черт знает что стряслось с его головой, глазами, руками. Опять он все испортил. И если об этом пойдет молва, надо уносить отсюда ноги, иначе без работы его ждет голодная смерть. Он и так уж вложил последние деньги в эти ботинки, завтра хотел заплатить за жилье, и пожалуйста, на тебе!

— Все потому, что пьешь как свинья! — безжалостно голосит женщина, и Хайду втягивает голову в плечи… Жена кругом права, да только ему уже не отвыкнуть.

Он берется за растяжку, впихивает в ботинки сапожные колодки, хотя знает: зазря все это; они ведь размера на два меньше нужного. Когда он вспоминает, как тачал, сердце его обрывается: господи боже мой, и тогда ведь пьяный был в стельку.

— Все уладится, Теруш, вот увидишь, только не голоси, — успокаивает он женщину, — сейчас мигом принесу тебе деньги.

Около полудня он и в самом деле отправляется обратно, как и обещал. Плетется к дому Блахо, пока жена может видеть его, затем вдруг круто поворачивает, и вскоре он уже на якоре у Мюллера, в корчме «Два гусара».

— Вот, — заказчику несу, — объясняет он хозяину заведения. — Этакая деревенщина, вдвое мне переплатит… налей-ка в долг под это дело стопку рома.

Хозяин наливает в счет будущей сделки. Хайду потихоньку пьет. Посматривает на ботинки, изучает ноги господина Мюллера: похоже, у корчмаря нога не больше, чем у Пишты.

— Еще сто грамм, — просит сапожник и уже прикидывает про себя, как бы всучить ботинки корчмарю, да еще денег принести домой, чтобы заткнуть глотку жене.

— Такая капля делу не повредит, — бормочет он, — верно?

А Иштван все сидит в новых носках и ждет ботинок. Вдруг их все-таки удастся растянуть. Иногда он закрывает глаза и тихо молится за это. За обедом кусок не лезет ему в горло, при малейшем шорохе мерещится: вот откроется дверь и войдет Хайду… Когда же мать говорит наконец: — Ничего, походишь пока и в старых ботинках, — глаза его наполняются горючими слезами.

Услышав, что родители уже нашли применение деньгам, он уходит плакать в комнату. Вместо ботинок они решили купить поросенка, маленькую хрюшку, которая будет чавкать в старом кирпичном хлеву.

1935

Перевод А. Смирнова.

УХА