Новеллы

— Не без того, — говорит Маришка. Она чуть поуспокоилась, видя, что Хубач не ухмыляется и больше не держит Эржебет Тушшаки за руку, что взгляд адвоката устремлен тоже на нее, и даже писарь и тот качает головой.

— А дальше покатилась под откос моя судьбина, — рассказывает Маришка. — Определилась я в услужение к одному старому господину…

Она машет рукой.

— А когда с Хубачем мы познакомились, я в ресторане служила, судомойкой на кухне. Янчи, родимый мой, подтверди, помнишь ведь?

Хубач вскакивает с места, прищелкивает каблуками.

— Помню, — выпаливает он и, словно речь его обрезали на этом, опять усаживается на место.

— Котенок откопал в золе бумажку и резвился с нею, а я смеялась. Вошел Янчи и тоже засмеялся. Ну, думаю, ежели трубочист смеется, то это беспременно удачу принесет. И давай опять тарелки мыть. Он ушел прочищать трубы и дымоходы. А на обратном пути ко мне подходит. «Как ваше имя, милая барышня?» — это он меня спрашивает. «Мария», — отвечаю. «Что-то вы, красавица, уж больно печальная», — это он мне.

Хубач опять намеревался вскочить, но судья одернул его:

— Сидите покуда; после вам все равно придется отвечать на вопросы.

— «Уж больно вы печальная», — сказал он мне, — продолжала Маришка. — Как же мне не печалиться, ответила я ему, коли нету мне удачи. «Ежели вам только удачи не хватает, говорит он, то приходите ко мне на свидание в «Бочонок».

Девушка умолкает, понурив голову.

— По правде говоря, он вовсе и не нравился мне, этот Хубач. Взглянуть на него — сами видите — он об себе большого понятия, и усы торчком, будто человек привык всю жизнь врать да обманывать. А я аккурат про себя решила, что теперь сроду ко мне ни один мужчина не притронется, не дозволю им больше меня до беды довести… Ну, а Янчи без конца все вином потчевал… Что ты мне говорил? Ну-ка, встань!.. — неожиданно обращается она к Яношу Хубачу. — Все твердил: «Уступи мне, душенька, и увидишь, будет тебе удача. Я ведь трубочист, а не солдат какой-нибудь…» Теперь еще месяцок-другой, и впрямь будет мне удача… А он, вишь, отпирается, будто не он ее принес… Что же ты за человек такой, Яни?.. Слышишь, что я говорю?.. Взял да сбежал. Не сказал, как зовут. Не сказал, где живет. Повернулся, и был таков. Это называется, принес удачу.

— Значит, этот мужчина был вам неприятен, — подытоживает судья, — однако вы думали, что как трубочист он принесет вам удачу.

— Да, — вздыхает Маришка.

— А вместо этого Янош Хубач покинул вас, и вы случайно столкнулись с ним на улице, когда он собирался лезть на чердак? По-вашему, отцом будущего ребенка является Янош Хубач?

— Он самый, — подтвердила Маришка.

— Собственно говоря, чего вы от него добиваетесь?

— Пусть изволит на мне жениться.

— Только ведь, милая, вся загвоздка в том, что Янош Хубач за это время успел жениться на Эржебет Тушшаки. Когда все это дело произошло между вами, он вам обещал жениться?

— Нет. Только… сулил удачу, — признается Маришка.

— Выходит, милая девушка, вам придется подождать. Вот когда у вас родится ребенок, можете снова к нам обратиться. Глядишь, удастся присудить вам хоть какое-нибудь пособие на младенца.

И судья принимается диктовать: «Янош Хубач, воспользовавшись расхожей поговоркой, что трубочист приносит удачу, вступил в связь с Марией Грубач. Ответчик вступить в брак не обещал, лишь сулил принести удачу, тем самым возможность сознательного обмана отметается. За отсутствием состава преступления приговор не выносится, и дело считается закрытым».

Маришка выслушивает решение суда. Все в ней сжимается от глубокой боли. — Так уж оно повелось, — говорит она, и слова отзываются внутри набатным колоколом. — Иной доли и не жди, ежели ты сирота бесприютная.

В коридоре служители уже выкликают: «Лайош Тамаш… Иштван Биро… Все, кто по делу Гроса, заходите в зал!» Судья отдает распоряжение одному из служителей:

— Юхас, приотворите-ка окно!

Шествует к выходу Хубач об руку со своей законной супругой Эржебет Тушшаки. Одни люди выходят из зала, другие входят им на смену. Лишь Маришка Грубач, как остановившиеся часы… стоит, застыв, в своем тяжком невезении.

1937

Перевод Т. Воронкиной.

ЮНОША И ОСЕЛ

Странное дело! Можно подумать, не бывало тогда ни зим, ни вьюг, ни непогоды. Стоит мне сказать: «Моя юность…» — как все вокруг заливает солнечный свет. Яркие лучи растворяются в воздухе, пронизывают его насквозь, пологие склоны, поросшие сочной зеленой травой, весело убегают к горизонту, а оттуда приветствуют меня серебристые облака. Горячее солнце ласкает мне руки и шею, и мать замечает: «Посмотрите на Отто — ну в точности жареный поросенок…», а старая Матушка, наша прислуга, которая по воскресеньям пудрит лицо мукой, говорит, ущипнув меня за щеку: «Хе-хе, лакомый кусочек!»

Тут я, конечно, напрягаю мускулы, прошу сантиметр и в заветной тетрадке, где на первой странице записаны вес и все объемы негритянского боксера Джонсона, помечаю, сколько мне осталось до него сантиметров и килограммов.