Однако на этот раз мы не послушались ее. Вчера я все закупил, потратив почти все мои наградные: пусть хоть в праздник как следует поедят и выпьют. Было десять человек. Я занял у соседей стулья, посуду, стаканы. Около шести все были в сборе, кроме Конрада, который куда-то уехал. Сразу же сели за стол, иначе в моей комнате не повернуться. Всем хотелось повеселиться: делились облаткой, желали друг другу радости в новом году. Только один Роман с возмущенным видом отверг облатку, заявив, что это глупый, идиотский предрассудок, чем вызвал всеобщий смех и шутки. К несчастью, кто-то спросил его, для чего он вообще пришел, коль скоро весь сочельник — предрассудок? Чудак встал и самым серьезным образом стал продираться к выходу, страшно обиженный. Напрасно он проталкивался, просил, ругался. Его не пустили. Я думал, что упрямец пролезет под столом, но Роман сел и застыл, словно мумия. Теперь над ним можно было шутить, можно было смешить его, толкать, щипать — он не шелохнется. Все это знали. Вид этой застывшей маски мог довести до бешенства или вызвать безудержный смех. На этот раз смеялись вволю. Я осторожно снимал со шкафа блюда с яствами, заказанными в «Воробье», и ставил их на стол под восторженные крики. Все хотели обязательно выпить за мое здоровье. Это меня очень растрогало. Но тоста я не поддержал и, пытаясь отделаться шуткой, предложил выпить за наших женщин. Мою изысканную речь заглушил общий шум. И хорошо, потому что я не знал, как выпутаться.
Они веселились, как дети.