Новенькая на факультете боевых магов (СИ)

— Что это? Серёжки? Какие красивые! И дорогие, наверное. Откуда они у вас? — Это тебе, Элла. Нравятся? — Мне? Но за что? — Ни за что. Просто так. За то, что ты выжила в той болезни… Тётя всхлипывает и я тянусь её обнять. Тело плохо слушается и поднять исхудавшие руки для меня равносильно каторжному труду. Всё самое неприятное осталось позади, но температура то и дело поднимается и кажется, будто я горю в буквальном смысле. — Хочешь их надеть? — спрашивает тётя и сама же отвечает: — Конечно, хочешь, ты ведь их заслужила. Только для начала нужно проколоть ушки. Я продезинфицирую самую острую иголку, чтобы тебе не сильно было больно. — А это больно, да? — Совсем чуть-чуть. Потерпишь немного, зато потом будешь красавицей. — Как мне вас отблагодарить, тётушка? — Не нужно меня благодарить, — улыбается, а в глазах слёзы стоят, — но, если уж очень хочется, просто носи их в память обо мне и не снимай.

«Не снимай…» Проклятые альверийские боги! Как только я их сняла, обрела свою вторую стихию.

ГЛАВА 16. Притворись моей невестой, или Как Джед Фицрой ради новенькой на кота в мешке согласился

«Когда любят, всегда целуют», — словно надоедливый комар, жужжали в ушах слова Эффи. Причём вспомнились в самый неподходящий момент, когда представители семи академий теснились на плацу, делая вид, будто слушают торжественную речь ректора Косгроува. А у того она не менялась из года в год и Джед, прикрыв веки, мысленно прокручивал эту речь, лишь бы заглушить обличительную фразу: «Когда любят, всегда целуют».

— В седую старину, когда оставшиеся без трёх частичек магии люди болели, страдали и изводили друг друга вопросами, как вернуть утраченное, — кричал в микрофон ректор, отчего динамики трещали, хрипели и звенели на всю долину Валькорна, — Исидору Сальвадору Первому явилось божественное видение. Из чистейшего золота и редких драгоценных камней Великий Магистр изготовил кубок четырёх стихий и наделил его особой силой…

Далее следовала совершеннейшая дичь, будто с помощью того самого кубка можно успешно провести обряд объединения магии и соединить в одном человеке все четыре стихии, а главное, якобы тот самый легендарный кубок и стоит сейчас в административном корпусе у всех на виду. Никто в Балленхейде, будучи в здравом уме, не верил в эти россказни, но легенды есть легенды, и одна из обязанностей любого уважающего себя ректора — вспоминать их к месту и не к месту.

«Хочешь меня поцеловать?» — колом в сердце вонзилась фраза, сказанная голосом Фостер, и вслед за ней другая, содержащая совсем не вопросительные интонации: «Я тебе нравлюсь, да?»

Игнорируя последнее, Джед спрашивал себя: а был ли вообще поцелуй? Что он помнит о вчерашней ночи?

Ему бы хотелось убедить самого себя, будто никакого поцелуя не было и в помине и новенькая, испугавшись, вырубила его заклинанием прямо в кухне. А это она сделала совершенно напрасно, потому что доказательства их близости налицо. Частички магии, которыми она поделилась, всё ещё чувствуются, хотя и вполовину не так отчётливо, как ночью, и, если бы не они, сидеть бы ему на кухонном полу до самого утра. А если прикрыть глаза и отмотать время на полчаса назад, когда они отвечали на вопросы Косгроува, можно всё прочесть у неё на лице. Сегодня оно красноречиво как никогда прежде.

Она боится. Даже не так. Она в ужасе. И дело, скорее всего, вовсе не в гончей. С ней она держалась как настоящий боец, готовая пожертвовать собой, лишь бы спасти его. Она выглядит так, будто не может смириться с тем, что произошло до этого.

Странно, потому что, несмотря на порой весьма обидные слова, она выдавала совсем другие реакции.

Неужели он был настолько груб? При мысли об этом сделалось по-настоящему тошно и, несмотря на жару, тело пробрал озноб, сердце заколотилось болезненно и рвано, голова закружилась, колени ослабли.

«Лихорадка вернулась», — сказал себе Джед и, сделав над собой усилие, попытался сосредоточиться на том, что происходило на импровизированной сцене.