Новенькая на факультете боевых магов (СИ)

А там ректор Косгроув во всех подробностях, словно сам был тому свидетелем, расписывал подвиг какого-то сверхсмелого выпускника, голыми руками расправившегося с адской гончей. Джед не сразу понял, что играет в этом рассказе главную роль. Но вместо окрыляющей эйфории от осознания своего подвига он испытывал невыносимую боль. Оказывается, гораздо больнее не тогда, когда ранят тебя, а когда ты сам ранишь того, кого любишь.

Фостер часто говорит о честности. И дело не в том, что ей не хватает этого качества, а в том, что до сих пор не хватало ему. И признаться самому себе в том, что новенькая ему не просто нравится, равно… Да ничему не равно. Поражение и мучительная смерть на поле боя и рядом не стояли с теми чувствами, которые он проживает прямо сейчас.

На трибунах, укрытых тентом, раздались бурные овации. Чему они радуются? Его абсолютному провалу?

Джеду не нужно оглядываться, чтобы увидеть среди почётных зрителей сеньору Вальенде. Он живо представил её в широкополой малиновой шляпе (бабуля обожала кричащие тона), с неизменной трубкой в зубах и левреткой подмышкой. Нет, аплодировать своему внуку она не станет. Изобразит некое подобие удовлетворения на лице, мол, а чего вы ещё ожидали от сына моей единственной дочери, в девичестве носившей славную фамилию Вальенде? Но перед построением, позабыв о всякой гордости, она вновь напомнила ему о невесте.

— Надеюсь, тебя не успела охмурить какая-нибудь вертихвостка из первокурсниц? — говорила она. — Есть у меня на примете девочка из хорошей семьи. Красивая, покладистая. И приданое приличное.

«Для той, кого ненавидят, не ищут одуванчики по всей долине Валькорна», — ответил за него голос Фостер.

Он допустил кучу ошибок с этой новенькой. Как теперь исправлять?

— Джедуардо? — вопросила бабуля и её левретка вяло тявкнула. — Значит, всё решено? Я приглашу семейство Кавальканти на ужин, скажем, в следующее воскресенье. Возьми увольнительную.

— Нет, не решено, — отозвался он и скосил глаза. Там, на дорожке у клумбы с цинниями Кёртис обнимал невесту, которую ему совсем недавно подсунули. Лично его в этой ситуации радовало только одно: Кёртис теперь не подкатывает к Фостер.

Зато подкатывали приезжие, и это ужасно выматывало морально и физически. Он уже забыл, как давно видел на своих костяшках здоровую гладкую кожу.

— Я позвоню Косгроуву, чтобы тебя отпустили, — настаивала бабуля. — Бедный мальчик, выглядишь ужасно! Тебе нужно отдохнуть.

— Не звоните, я всё равно не приду.

— Всё-таки вертихвостка? — прищурилась старушка. — Та самая, на которую ты спустил приличную сумму?

— Вы по-прежнему контролируете мои счета? — как можно спокойнее спросил Джед.

— Я вовсе не против, если у неё имеется какое-никакое приданое. Она из Ла Риоры, надеюсь?

— Нет.

— Давай-ка подробнее, Джедуардо. Не доводи меня!

— Мне пора, извините.

— Позже поговорим.

Тут на сцену, словно богиня возмездия, выплывает Фостер в том самом красном платье и золотой короной на голове и на грешную землю будто небо падает. Континенты раскалываются на множество островов, цунами смывают остатки цивилизации, хлещет ливень, сверкают молнии, повсюду грохот, визг, вой, скрежет… Но сквозь неимоверный гвалт отчётливо слышится её мелодичный голос:

— Доброе утро, уважаемые участники восьмидесятых юбилейных игр среди военно-учебных заведений Союза Трёх Континентов! Доброе утро, уважаемые гости, преподаватели и кадеты! Мы рады видеть вас в Академии Балленхейд снова. Но, прежде чем познакомить вас с расписанием мероприятий на эту неделю, разрешите представиться. Меня зовут Элла Фостер, и я, как видите, ношу корону, которую доверили мне мои товарищи и преподаватели. Я впервые стою на этой сцене так же, как чуть больше месяца тому впервые ступила на благословенную землю Ла Риоры, а с сегодняшнего дня я — ваш проводник в волшебный мир зимних игр в честь кубка четырёх стихий. И да, как вы, верно, уже догадались, я — та самая девушка, которую вырвали из когтей адской гончей, и шрамы на руках тому доказательства…

Каждое её слово — как укус гончей. Как стрела в сердце. Как отсроченное заклятие смерти. Это более чем странно, но Джед готов слушать её до скончания веков. А ещё… целовать. По-настоящему, а не так, как раньше, когда он мнил, будто мстит ей за мысли о ней, за бессонницу, за потерю контроля. И чтобы она тоже хотела…

Джед глаз с неё не сводил, а она будто нарочно его не замечала. Улыбалась так, как только она одна умела. Ослепляла красотой, точно десять тысяч звёздных светил. Поворачивала головой, вела рукой, переступала с ноги на ногу так грациозно, что от недостатка крови в верхней части тела сердце останавливалось.

Когда она закончила, сорвав целую бурю аплодисментов, Джед с удивлением отметил, что небо по-прежнему затянуто облаками, а Ла Риора цела и невредима. Но Фостер представила своего бывшего ректора и осталась на сцене рядом с ним. Улыбающаяся и почему-то вмиг побелевшая, как будто румянец с её щёк ветром сдуло.