Новенький

— Ну, самая первая причина — это нехватка еды. Например, случился неурожай, и люди голодают или оказались где-то без провизии. Ты слышала, как два года назад самолет потерпел крушение в Андах, и людям пришлось есть погибших, чтобы выжить?

Ди вздрогнула, она пожалела, что завела разговор на такую тему, но и переводить его на другую не хотела. Она никогда не говорила о таких серьезных вещах с мальчиком — да и с девочкой тоже.

— Но чаще всего каннибализм не связан с голодом, — продолжал Оу. — Люди едят людей, если победили их в бою, это военная добыча. Иногда съедают часть любимого человека после смерти. Так его возвращают снова в сообщество живых — это вроде реинкарнации с помощью собственного тела.

— Фу!

Оу тихонько усмехнулся.

— Мы в Гане танцуем и поем, если человек умирает, но не едим его!

Ди вспомнила, как ее дедушка лежал в открытом гробу в церкви Южной Каролины. Все было так торжественно и благоговейно, а ей жали новые туфли.

— Вы танцуете?

— Да. Большой праздник продолжается всю ночь, много еды, и музыки, и гостей. Семья покойного развешивает объявления, приглашает всех прийти. У нас тратят много денег на похороны — так же много, как на свадьбу.

Его акцент стал более африканским, когда он заговорил про Гану, гласные протяжнее, а голос выразительнее.

— Очень странно. Ты часто бываешь в Гане?

— Мы ездим каждое лето повидать бабушку с дедушкой.

— Тебе там нравится?

— Конечно.

— А где вы там живете, в городе или в деревне?

— И там, и там. У нас дом в Аккре и дом в дедушкиной деревне.

Ди хотелось спросить, был ли этот дом глиняной хижиной с соломенной крышей, как она видела на фотографиях про Африку в папином журнале «Нэшнл Джиографик»? Но она уже дважды села в лужу — с каннибализмом и с дашики, поэтому опасалась задавать вопросы, чтобы снова не обнаружить свое невежество.

Ди задумалась, о чем еще можно спросить. В наступившем молчании она вдруг осознала, что вот они сидят под кипарисами, а двор вокруг живет своей жизнью, но при этом каждый искоса поглядывает на них, наблюдает. Лучше бы они с Осеем гуляли, или лазали на «джунглях», или качались на качелях, чем сидели на месте.

— У вас там много диких животных? — Ди пришлось напрячься, чтобы задать столь простой вопрос, но разговор грозил иссякнуть, как это часто бывает, когда мальчик с девочкой внезапно осознают, что остались наедине друг с другом.

— Да. У нас водятся быки, бабуины, бородавочники, обезьяны. И еще много кого.

Ему вроде бы нравилось, что она задает вопросы, но сам он ни о чем ее не спрашивал. Правда, мальчики вообще редко задают вопросы — им больше нравится говорить, чем слушать, и действовать больше, чем разговаривать. Ди никогда не приходилось сидеть и разговаривать с мальчиком так долго.

Поскольку он не задавал вопросов, у Ди не было возможности рассказать ему о себе. А что она рассказала бы, если б он спросил? Что родители у нее очень строгие. Что она любит математику, но скрывает это. Что она не понимает причины своей популярности в школе, учитывая все мамины запреты: ей не разрешают ходить на бульвар с подружками, ей никогда не устраивали день рождения — с коллективным катанием на роликах или походом в кино. Что иногда ей бывает грустно без причины. Что Мими недавно гадала ей на картах Таро, и выпало, что скоро ее жизнь сильно изменится. Ди решила, что карты намекают на переход в новую школу осенью, но сейчас, глядя, как Осей то приглаживает, то ворошит песок, а его рука чернеет на светлом фоне, она подумала, что «скоро», возможно, наступит раньше, чем она полагала.

Он взглянул на нее и улыбнулся, его лицо было обращено к ней вполоборота, отчего вид у него стал озорной, и все слова, сказанные и несказанные, вопросы, заданные и незаданные, и неловкое молчание, всё смыла волна нежности, которая нахлынула на нее. Ди никогда не вела себя, как Бланка и две-три другие девочки: те привлекали к себе внимание, приставали к мальчикам и всячески возбуждали их интерес. Она не носила обтягивающую одежду с блестками. Она не выпячивала растущую грудь, наоборот, сутулилась, чтобы скрыть ее. Она не экспериментировала с мальчиками в закутке у спортзала, и целовалась она только однажды, когда на перемене играли в бутылочку, — и то всего два раза, потому что их застукали учителя и положили конец игре. Но ее отношение к Оу не было экспериментом. Это то самое, чего я так ждала, — думала она. — То самое.

Под влиянием этого чувства она сделала то, что хотела с той минуты, когда встала позади него на линейке перед уроками: протянула руку и положила ему на голову, и почувствовала, как курчавые волосы облегают его идеальный череп.

Осей не отдернул голову, не перестал улыбаться. Он протянул свою руку и коснулся ее щеки. Она наклонила голову и прижалась к его ладони, как кошка, которую приласкали.

— У тебя такая красивая голова, — сказала она.

— А у тебя такое красивое лицо.