Новизна хуже старины (СИ)

Пришлось мне возвращаться обратно. До конца рабочего дня времени оставалось еще очень много, и оно тянулось так долго, как резина… Мне было скучно, и я, просидев у себя в кабинете около трех часов, самым наглым образом решил уйти с работы. В Люберцы я не мог вернуться, поскольку ключ от квартиры был у Крохина, а он мне сказал, что у него много дел (поэтому он наверняка просидит в суде до конца дня). Так что я пошел к себе домой.

Мне хотелось поговорить со Смолиным об его записке. Зачем он написал про слежку, хотя никто не следил ни за мной, ни за Алексеем? Я знал, что он, уволенный со своего поста, сидит дома с декабря.

Добравшись до своего дома, я сначала зашел к себе. Валет с радостным мяуканьем подбежал ко мне, слегка пошевелив кончиком хвоста. Выглядел он сытым и довольным.

— Привет. Скучал по мне? — я погладил его по спине. Он опять замурлыкал.

Я сложил необходимые вещи (несколько рубашек, джинсы и свой официальный черный костюм) в маленькую сумку. Затем я подошел к двери Константина и позвонил.

— Вам чего? — спросил явно недовольный визитом бывший следователь, вышедший на порог.

— Мне надо с тобой серьезно поговорить.

— Ладно, заходите, — он махнул рукой куда-то вглубь.

Его квартира резко отличалась от квартиры Алексея. Вещи в прихожей просто-напросто лежали на стульях, лишь форма полицейского аккуратно висела на плечиках. Гостиная тоже была совсем не такой уютной, как у Крохина: везде были старые газеты, сложенные стопкой, на столике стояли пепельница, полная окурков, рюмка из-под водки и включенный ноутбук. Я скривился от отвращения, увидев эту неприглядную картину, но постарался не показать виду.

— Ну, говорите уже, зачем пришли? Меня мой бывший начальник недавно из ИВС отпустил, но я все еще весь на нервах, — он устало плюхнулся на диван. Я тоже сел, не дожидаясь приглашения.

— Ты помнишь, что ты мне написал в своей анонимке? Странно ты как-то это сделал.

— Прекратите тянуть время! — рассердился Смолин. — Говорите, в чем дело, или идите отсюда.

— Зачем ты мне написал, что за мной и Крохиным идет слежка, когда ничего такого не было?!

— Я просто не хотел, чтобы вы расследовали это дело. Можно сказать, боялся за вас.

Боялся он за меня… А я-то был так напуган этой воображаемой слежкой! Написал бы как-нибудь по-другому, а то выдумал черт знает что…

— Ну вот зачем надо было выдумывать слежку?

— Другого ничего на ум не приходило, так что уж извините меня.

— А откуда ты знаешь, что меня могут убить? Это не ты ли случайно в Люберцы ездил, чтобы напугать Крохина?

— Чего? — Смолин вдруг рассмеялся. — Какие еще Люберцы? Я всю прошлую неделю, впрочем, как и все время с декабря, дома сидел. За мной только приехали бывшие коллеги и отвезли в отдел в воскресенье — это был единственный раз, когда я покинул квартиру.

— Ты уже полгода не работал? А на что же ты живешь? — этот вопрос очень сильно интересовал меня; ведь он же не такой богатый, каким был покойный — тот имел тридцать шесть миллионов рублей, вырученных от продажи шикарной квартиры на «Славянском бульваре».

— Я теперь фрилансер. Работаю в Интернете. Деньги мне на карточку переводят. Как меня прогнали из ментовки из-за этого случая с Новицким, мне было стыдно на людях показываться. Вот я и работаю удаленно. А насчет того, что вас могут убить… я знаю, что ваше расследование к добру не приведет. Шевченко тогда, в молодости, такого натворил, что боже мой… — здесь он внезапно замолчал и перевел тему: — Забудьте о том, что я сейчас сказал, и не спрашивайте его об этом. А то, если он узнает, что это я вам рассказал, он убьет меня. Он и так причинил мне много горя: разрушил мое детство, в двадцать восемь лет лишил меня любимой девушки.

— Зачем она ему сдалась?

— Он просто всегда хотел всем доказать, что он крутой. Дескать, ни одна девушка ему никогда не откажет. Вот и моя Соня тоже променяла меня на него, а он скоро ее бросил. Знаете, ведь имя Софья обозначает «мудрость», а где же она в ее поступке?

— Ладно, не будем об этом. Ведь тебе наверняка неприятно вспоминать этот инцидент, — он закивал.

А Сергей-то, оказывается, еще хуже, чем я о нем думал. Вот это да… Нет, ну как можно влюбить в себя девушку, а, когда она ответит тебе взаимностью, бросить ее?! Мне уже совсем не хочется продолжать расследование. Пусть он сидит все десять лет в тюрьме! Но все же я доведу это дело до конца. Правда, что же он такого еще натворил? Однако я вряд ли добьюсь ответа на этот вопрос от Смолина. Он до сих пор его боится и ненавидит. Я его понимаю. Что-то мне сейчас встречаются люди, которых в детстве не любили: Алексея за его рыжие волосы, Смолина вообще неизвестно за что… да и надо мной тоже посмеивались за мое увлечение оригами.

— А нельзя ли поговорить с этой Софьей?

— Я не знаю, что с ней теперь. Она ушла тогда с ним под руку, даже не оглянувшись на меня… Я до сих пор никак не могу понять, почему почти все девушки слетались к этому негодяю, как мухи на мед.

— Но хотя бы ее фамилию ты помнишь?

— Золотарева Софья Андреевна. Если поедете к ней, передайте ей привет от меня.