Новизна хуже старины (СИ)

— Ты хорошенько меня встряхнул. Я помню, — спокойно ответил он. — Но ты не виноват — он, вероятно, сказал тебе, что невиновен, и ты на меня заочно рассердился. А я впоследствии разглядел, что у тебя добрая душа, и полюбил тебя, как друга. Ты ведь сразу же извинился за свой поступок, возился со мной, когда у меня был ночной припадок и жуткая головная боль… Значит, и я тебе стал дорог?

Я опять густо покраснел и ничего ему не ответил, а только кивнул. Он читает мои мысли…

Мне захотелось сказать ему что-нибудь доброе и приятное, но тут вернулся Лапшин вместе с молодым человеком в ментовской форме. Подойдя к нам, парень отдал честь.

— Здравствуйте. Лейтенант Максим Павлович Горский, — представился он.

— Начальник ФКУ СИЗО по соседнему району Александр Иванович Мартынов, а мой друг — судья Алексей Дмитриевич Крохин, — представил я нас обоих. — Мы здесь по поводу дела о вашем коллеге, обвиненном в наркоторговле.

Удивительно, но на его лице не дрогнул ни один мускул.

— А от меня-то вы что хотите?

— Вы же предлагали деньги Лукьянову, чтобы он ничего не расследовал. Кстати, хорошие деньги: двадцать пять тысяч рублей. Вряд ли другой полицейский располагает такими средствами. А у вас отец богатый.

— Мой отец богатый, здесь вы правы. Но почему именно я подкупил Антона?

Интересно, как он запоет, когда увидит заключение эксперта?

— Денис Викторович, вы сделали заключение? — спросил я у него. Тот ответил утвердительно и, достав из кармана сложенную вчетверо бумагу, развернул ее и помахал перед лицом Горского-младшего. Мы с удовольствием наблюдали, как оно менялось на наших глазах: поочередно друг друга сменяли растерянность, испуг и — неожиданно — спокойствие.

— Хорошо, сознаюсь. Я действительно подкупил Антона, чтобы он не расследовал дело о Шевченко.

— Вы коллегу по фамилии называете? — вмешался Крохин. А ведь и правда, это довольно подозрительно. Лукьянова он по имени назвал, а Сергея — по фамилии.

— А за что его по имени называть? Он редкая сволочь.

Вот это уже интересно! Он и на работе успел себе врагов нажить? Зачем он тогда меня обманул, когда сказал, что их у него нет? А Максим продолжал:

— У нас недавно был день рождения начальника. Известно, что в таких случаях бывает. Шевченко напился и начал рассказывать мне о своих любовных приключениях. Мне стало так неприятно, что и словами передать нельзя. А уйти было невежливо с моей стороны: Альберт Маратович бы мне этого не простил.

— А что сказал ваш начальник по поводу ареста Шевченко?

— Сказал: «Такой скромный и тихий — и вдруг наркоторговец?» Тоже мне, скромный: столько девушек соблазнил и бросил! Может быть, кто-нибудь из оскорбленных родственников подбросил ему эти пакетики с героином!

Верно он говорит… Хотя… здесь у меня в голове что-то щелкнуло. У Крохина, видать, тоже, поскольку он сразу же спросил Горского:

— Максим Павлович, а откуда вы знаете, что это был именно героин в пакетиках? Ведь мы вам об этом еще не сказали.

Он явно растерялся, но тут же попытался скрыть это.

— Н-не знаю… — голос его дрожал. — Начальник говорил…

— Сдается мне, что ваш начальник, впрочем, как и все в тот день, был в доску пьяный! — усмехнулся я. — Вы уж извините, но придется вам пройти с нами в другой ОВД. Там мы продолжим наш разговор.

Странно, но он не стал сопротивляться: угрожать богатым отцом или даже убегать, а спокойно пошел с нами. Лапшин вернулся на работу, успев отдать нам заключение экспертизы, а мы отправились в отдел полиции. Максим шел в центре, а мы с Алексеем пристально следили за ним на случай, если он все-таки захочет сбежать. Вдвоем мы, пожалуй, смогли бы удержать его: он был худощавым парнем, а мы оба — довольно крепкими, хотя и невысокого роста. Со стороны мы, наверно, кажемся близнецами: различаемся только цветом волос: у меня — черные, у него — рыжие.

— Ты думаешь, он тот, кого мы ищем? — спросил я.

— Если не бежит от допроса в полиции, наверно, невиновен.

А вот я лично так не думаю. Не знаю, почему, но Горский-младший не понравился мне с первого взгляда. Его нелюбовь к Шевченко, подозрительное знание о том, что за наркотики ему подкинули, смутили меня. Да и глаза у него были какими-то странными — бегающими туда-сюда, словно Максим искал ответы на наши вопросы и поэтому смотрел куда угодно, только не на нас обоих.

Горский молчал и спокойно шел между нами. Меня удивляло его равнодушие к тому, что через некоторое время его будут допрашивать, как преступника. Или он и правда невиновен, или же все-таки виновен и ясно чувствует свою вину.

Скоро мы подошли к зданию нашего районного отдела полиции. Дежурный, усмехнувшись, поинтересовался у меня:

— Ваше расследование успешно завершилось, Александр Иванович?

— Может быть, — ответил я, и мы трое пошли к изолятору временного содержания, благо, я знал, где тот находится. Помнил с того дня, когда мы с Крохиным и Крутовским допрашивали Смолина. Я сказал охраннику, чтобы он закрыл Горского ненадолго, а сам с Алексеем пошел искать начальника отдела.