Новизна хуже старины (СИ)

Во мне уже не осталось никакого сочувствия к нему, и я даже потом удивлялся, как я мог злиться на Крохина и пытаться его убить в его же кабинете. А всему виной мой вспыльчивый характер. Правда, сейчас я превратился в какого-то философа, поскольку появилось много интересного, что можно обсудить и над чем поразмышлять.

Но тогда нас троих занимала одна вещь: расчет срока для наших преступников. Честно говоря, единственным человеком, которого мне жаль, был Горский-младший. Ведь у него был такой же мотив, как и у покойного Вадима — месть… А он, слава богу, никого не убил, тем более в таком количестве. Я бы, пожалуй, выступил в его защиту в суде.

Однако Алексей думал иначе. Когда мы устроились в гостиной на диване, он сразу же, открыв Уголовный кодекс и быстро пробежав его глазами, заявил:

— Максим подпадает под большее количество статей, чем остальные двое. Но я вам так скажу: мне его совсем не жаль. Особенно потому, что из-за него я посадил Шевченко за то, чего он не совершал. Я даже не знаю, как мне себя вести на суде. А что, если всплывет эта история?

— Вы же честный судья, так что вас можно понять… — сказал Крутовской, но тот только отвернулся от него, устремив взгляд куда-то в потолок.

— Это раньше было, а сейчас… я хоть и не беру взятки, но стоит меня напугать, и я уже готов на все… Вы помните, ребята, что именно я скрыл убийство Лиановского? Вадим меня, разумеется, не пугал, но чего не сделаешь ради друга…

Мы вместе с начальником отдела закивали. Не знаю, что он думал об этом, но мне кажется, что Крохина можно простить за это. А тот продолжал:

— А еще: я же отправил Павлова в Сибирь. Ну что будет, если об этом узнают?

Здесь Сергей решил довольно неудачно пошутить:

— Предложите денег, и историю замнут.

— Вы что! — он замахал на него руками и даже покраснел. — Деньги-то, конечно, у меня есть, но как это будет выглядеть с учетом того, что Лукьянова я буду судить за получение взятки, а Горского — за дачу ее? Двойные стандарты получаются… — по-видимому, он бы ударился в философию, что я начал в последнее время наблюдать за ним, но быстро взял себя в руки и подвел итоги: — Короче, у Горского четыре статьи, у Лукьянова — одна, а у Шевченко — три. Хотя, — он немного подумал и добавил, — согласно закону, от двух он освобождается… Но он же вроде как тогда предлагал деньги, чтобы его не сажали…

— Это значит, что он уклонялся от правосудия, а, как я слышал, за это можно дать срок, — заметил я. Хотел было еще кое-что сказать, но вдруг вспомнил одну вещь — свой разговор со Смолиным. Что он тогда говорил о Шевченко? «…он тогда, в молодости, такого натворил, что боже мой…» Неужели он знал о том, что Сергей изнасиловал Викторию, и молчал об этом? Однако это понятно: он боялся своего мучителя, но сейчас-то, когда ему уже около тридцати лет, почему он ничего не сказал? Разве детские обиды так сильны? Или Шевченко, если бы Смолин все-таки набрался храбрости и выступил против него в качестве свидетеля, нашел бы его и снова избил?

— Ты меня порадовал. А то за заведомо ложные показания дают только три месяца тюрьмы, — с плохо скрываемым облегчением ответил Алексей. — Если это так, то ему светят пятнадцать лет лишения свободы или даже больше.

— Зря он просил тебя о помощи, Мартынов! — усмехнулся начальник отдела. — Ни к чему хорошему это не привело.

Это я и сам понимаю… Но дело не только в этом. Ему не стоило рассказывать Максиму по пьяни о том, что он сделал с сестрой его отца.

— Да, кстати, у тебя остался телефон Смолина? — спросил я у него. Тот кивнул и, достав из кармана айфон, пролистал ленту контактов, нажал на вызов и протянул мобильный мне, даже не поинтересовавшись, зачем мне понадобился его номер — видно, сам догадался.

— Товарищ полковник?.. Я вас слушаю, — раздался из динамиков явно удивленный голос Смолина.

— Здравствуй, это Мартынов. Ты говорил при нашей с тобой встрече, что Шевченко что-то натворил в молодости. Что ты имел в виду?

Минутная заминка на другом конце провода усилила мои подозрения насчет того, что он до сих пор боится Сергея. Я уже успел подумать, что Смолин так ничего и не скажет, но ошибался.

— Пожалуйста, Александр Иванович, обещайте, что не скажете ему о том, что это я вам рассказал о том случае, — умоляюще заговорил бывший следователь. — Если обещаете, то я вам все скажу.

— Обещаю.

Наконец он начал свой рассказ.