Новобранец

Медленная улыбка проступила на губах чужака, медленно занес он руку с кривым мечом, и небо над ним расширилось, изогнулось светящимся куполом. Чужак был подобен стихии. Его нельзя остановить, уговорить, убедить, от него невозможно было ни отбиться, ни откупиться.

— За что? — закричал вне себя Денис. Его голос звучал сквозь вату. — Чего тебе?

И тут враг покачнулся в седле и прямо на глазах у Дениса распался на две половины. Сквозь него стали видны холмы и другие люди на лошадях. Брызги сорвались с меча золотого всадника, и конь пронесся мимо. Денис вцепился в пояс сидящего впереди человека, и у него свело пальцы от напряжения.

Ожесточенная стычка длилась совсем недолго. Скоро черный отряд рассеялся. Кони уносили разрозненных всадников вдаль, за холмы, и каждый из них торопился превратиться в жирную темную точку среди ликующей зелени.

Золотые воины недолго преследовали отступающих. Скоро все вернулись и обступили одного — очевидно, предводителя. Тот громко заговорил, то и дело указывая по сторонам быстрыми, резкими жестами — на замок, на холмы, на тех, кто остался лежать на траве. Прочие внимали молча. До слуха Дениса, впрочем, не доходило ни единой фразы, ни даже голоса — все уносил ветер.

Затем всадники начали покидать седла. Одни просто ложились на траву, другие занимались ранеными и убитыми, третьи собирали костры. Лошадей тут же расседлывали и уводили. И тот человек, что спас Дениса, тоже без единого слова спешился и отошел куда-то, а Денис остался на коне один. Ему сразу стало и одиноко, и боязно. Никто не обращал на него ни малейшего внимания и уж тем более не торопился помочь юноше сойти на землю, так что в конце концов Денис, отринув сомнения, мешком свалился с седла и подковылял к большому костру, возле которого уже собрались остальные.

Ни о чем не спрашивая, ему дали кусок хлеба и немного поджаренного мяса.

Дождавшись, чтобы Денис закончил есть, люди из золотого отряда вручили ему лютню.

— Что это? — удивился Денис, вертя в руках изящный пузатенький инструмент.

— Пой, — приказал предводитель отряда, подкрепляя свое распоряжение кивком. У него были странно большие, почти как у лемура, глаза очень светлого цвета. Когда в них отражался свет костра, они казались медными, а когда он смотрел на солнце, — золотыми.

— Петь? — поразился Денис.

Менее всего он ожидал подобного распоряжения. Все, что угодно: чистить конюшни, стирать подштанники, варить кашу… чем еще обычно обременяют новичков?

Но петь?

— У нас был свой менестрель. Он погиб, — объяснили ему. — Вот его лютня. Он слагал хорошие песни о каждой нашей битве. Ты ведь менестрель?

— Ну, — сказал Денис, — не знаю, не знаю. Возможно, хотя…

Он оглядел свою одежду и вдруг понял, почему Джурич Моран так многообещающе улыбался, когда Денис вытащил из шкафа шнурованный колет, пыльный плащ и согласился взять красные сапожки. Сам того не зная, Денис выбрал себе костюм, по которому его опознали как музыканта. В этом мире каждый человек может рассказать о себе, одевшись соответствующим образом.

— Ну да, я — менестрель, — сдался Денис.

— В таком случае — пой.

Денис взял неуверенный аккорд и продекламировал:

Звучал булат, картечь визжала,
И ядрам пролетать мешала
Гора кровавых тел.

Люди собрались вокруг, слушая очень внимательно и серьезно. В этот миг память Дениса странно обострилась, и он вспомнил — хоть и через пень-колоду — почти все «Бородино». «Москва» и «француз» не смущали слушателей, их завораживали стихи Лермонтова.

«Интересно, на каком языке все это происходит? — подумал Денис, откладывая лютню. — Или в подобных мирах языки вообще не имеют значения?»

Слушатели наградили певца сдержанным стуком рукоятей о щиты, а предводитель подал ему чашу с вином.

— Как твое имя, менестрель?

— Денис.

— Привет тебе, Денис! Меня зовут Роселидис. Ты явился защищать замок?

— Да, — ответил Денис, вызвав одобрительный кивок собеседника.

— Хорошо, что мы встретились, — сказал тот.

— Да уж, — согласился Денис.

Он устроился возле костра, надеясь выспаться, но его почти сразу же разбудили.

— Что? — сквозь сон пробормотал он.

Рядом сидела девушка поразительной красоты. У нее было узкое лицо, удлиненные зеленые глаза, тонкие черные косицы, свисавшие вдоль висков.

— Ты менестрель, — сказала она. — Спи, а я буду гладить твое лицо.

— Кто ты?

— Неважно.

Он закрыл глаза, позволяя прохладным шелковым ладоням водить по его щекам, по вискам, по лбу. Это было чудесно.

«Я хочу жить так всегда», — подумал Денис, погружаясь в нежную грезу.

* * *

Утром оказалось, что замок стал еще ближе. Теперь можно было уже рассмотреть непонятные эмблемы на вымпелах. В проемах высоких стрельчатых окон стояли узкие женщины: чуть выпятив вперед живот и откинув назад голову, они красовались перед зрителями, добровольно превратив себя в часть роскошного убранства фасада.

С локтей этих женщин свисали длинные, до полу, манжеты. Одни держали в руках плоды, другие — цветы.