Новочеркасск. Кровавый полдень

Работа спорилась. Кости и микрофон по очереди сменялись в моих руках, здесь же, на усадьбе, стояли новые гробы, обитые голубым шелком. Дальше мы знали, что делать: гробы с останками хранить, а доказательства (видео- и фотоматериалы) везти в Москву. Именно в Москву, так как было понятно, что Новочеркасск и Ростов ничего не решат. Мы понимали масштабы и значимость этого дела. Понимали, что у нас на руках доказательства, наличие которых многим нежелательно.

Поэтому спешили зафиксировать все. В эти дни в музей приезжали корреспонденты «Дон-ТР», работала группа кинодокументалистов.

Запечатанные музейной печатью, чистенькие голубые гробы мы снова попытались переправить в Собор, предварительно договорившись об этом и убедив служителей, что никакой заразы в них нет. Их снова не приняли. Вероятно, руководству Вознесенского собора не поздоровилось за то, что позволили казакам вскрыть в марте 1992 г. усыпальницу атаманов. Там обнаружилась картина вандализма 30-х, о чем напишу ниже. Поэтому и наших необычных костей боялись, не хотели связываться с общественной организацией. А может быть, были и другие причины.

Как бы то ни было, наши четыре гроба так и не находили приюта в конце мая 1992 г. Пришлось снова разместить их в музее, на этот раз прямо в экспозиции — в маленькой гостиной, единственной непроходной комнате этого дома, построенного по типу казачьего куреня. Пришлось мне ночевать в музее, отпуская домой старушек-сторожей. А затем все-таки приют нашелся, и в домике рядом с Александро-Невской церковью мы хранили гробы с останками уже до самой их передачи специалистам-экспертам.

Дни мая уходили, время поджимало, близилась 30-я годовщина трагедии, готовилось проведение митинга и похорон. Мы твердо решили, что хоронить без экспертизы нельзя. Но кто и как, на основании чего будет ее проводить, было непонятно. Ни один представитель никаких органов не проявил заинтересованности в этом вопросе.

И снова пришлось сжать зубы. Погрузив в сумку видеокассету и фотографии, подсобрав деньжат, я 25 мая выехала в Ростов-на-Дону, чтобы улететь в Москву. По тем временам первой проблемой были не деньги, а дефицит всего, в том числе и авиабилетов. Вокзал забит, и улететь невозможно. Обращения к начальствующему составу результатов не дали. Пришлось обращаться к Сергею Шаповалову, который с осени 1991 г. был переведен в Ростов на повышение и являлся заместителем главы администрации области. Он попытался помочь, но был уже вечер, он спешил уехать в Новочеркасск на день рождения к Э. Путилову, директору НЭВЗа, на котором Шаповалов ранее работал. Передал мне ключ от комнаты в общежитии, где я и переночевала.

В аэропорту была с самого утра и помню, как сжалось от обиды сердце, когда металась в депутатском зале, пытаясь уговорить проходящих мимо значимых людей помочь мне улететь. Проходили мимо и знакомые депутаты Верховного Совета РФ.

Вскоре сагитированный мною дежурный по залу помог-таки оформить билет на следующий рейс, и я прошла в зал ожидания. Здесь, в окружении тропической зелени в горшках, расположилась съемочная группа телекомпании *Дон-ТР». Ольга Никитина, первой опубликовавшая в 1989 г. в областной газете материал о событиях 1962 г., активно работала в тележурналистике, не избегая острых политических тем. Хорошие связи и высокое покровительство обеспечивали ей приоритеты по многим темам. В эти дни она готовила для эфира очередной фильм и в Москву летела для встречи с Александром Третецким, закончившим прокурорское расследование. Разрешение на интервью с ним и знакомство с материалами ей дал Валентин Паничев, бывший прокурор области, возглавивший затем Главную военную прокуратуру.

Я показала Ольге фотографии раскопок, рассказала о цели поездки. В Москве мы разместились в одной гостинице, и я сразу позвонила в Генеральную прокуратуру. С Никитиной оператором был Сергей Слепцов, впоследствии перешедший на самостоятельную работу. Он слышал мой разговор с дежурным прокурором и укорял: «Как ты можешь так разговаривать? Это же Генеральная прокуратура! И вообще, зачем тебе это? Пойдем в музей!».

Договорившись о том, что меня примут на следующий день в Генеральной прокуратуре, я вместе с телевизионщиками прибыла в Главную военную прокуратуру. Нас любезно принял Третецкий. Немного поговорили. Мое состояние ожесточенности и недоверия выливалось в замечания типа: «Конечно, Вы защищаете мундир, ведь армия стреляла в людей. А нам нужно независимое расследование и суд». Затем Ольга брала у него интервью, а я сидела напротив и сверлила взглядом прокурора, мысленно споря с его выводами и формулировками. Впрочем, должна заметить, что его работа отличалась добросовестностью и собранный материал воссоздавал картину дела, не претендуя на выводы, что и входило в рамки прокурорского расследования.

Но выводы были сделаны, и в середине мая 1991 г. Генеральный прокурор СССР Н. Трубин вынес Постановление: