Новое начало? Западные немцы в первое послевоенное десятилетие

Весьма негативные эмоции у значительной части немцев вызывали и политические эмигранты. Их прямо или косвенно обвиняли в том, что они отсиживались в комфортных условиях за рубежом, пока их сограждане вынуждены были выносить все тяготы войны. Еще летом 1945 г. вспыхнул ожесточенный спор вокруг статьи Томаса Манна «Почему я не возвращаюсь в Германию», в которой знаменитый писатель заклеймил всех немцев как соучастников нацистских преступлений [Jähner 2019: 269]. Большинство соотечественников не было готово всерьез воспринимать эту позицию. Впоследствии с теми же самыми обвинениями пришлось столкнуться и В. Брандту, вернувшемуся из эмиграции в Германию и начавшему строить свою политическую карьеру [Кнопп 2008: 242].

Еще одной проблемой стали так называемые перемещенные лица (displaced persons, DP) — иностранцы, насильственно или добровольно оказавшиеся на территории Третьего рейха: узники концлагерей, военнопленные, иностранные рабочие, а также коллаборационисты, отступившие вместе с вермахтом. Их насчитывалось несколько миллионов; быстро организовать их обеспечение продовольствием и медицинской помощью, а также транспортировку на родину оказалось невозможным. В результате окончание войны никак не облегчило положение многих из них, к тому же отношение немцев к перемещенным лицам представляло собой зачастую смесь ненависти и страха. Это также не добавляло стабильности послевоенной ситуации в западных оккупационных зонах.

Наконец необходимо упомянуть и гендерный дисбаланс. Послевоенное немецкое общество являлось во многом «обществом женщин»: миллионы мужчин погибли или оставались в лагерях военнопленных, лишь постепенно возвращаясь домой. Особенно серьезным был дисбаланс у молодежи: в возрастной категории 20–25 лет в 1946 г. на 100 мужчин приходилось 160 женщин [Ramelsberger 2015]. Это способствовало разрушению традиционной патриархальной модели семьи.

Но самое главное, что с крушением Третьего рейха прекратили функционировать государственные структуры, отвечавшие за поддержание порядка и распределение снабжения. Несмотря на то что победители постарались как можно скорее организовать новые административные механизмы и службы правопорядка, привлекая известных оппонентов режима, первые послевоенные месяцы сопровождались всплеском преступности. Были широко распространены грабежи магазинов и продовольственных складов, собственность государства и крупных компаний стала в глазах многих немцев «ничейной».

Несмотря на то что со временем ситуация несколько стабилизировалась, снабжение населения углем и продовольствием по-прежнему представляло собой большую проблему. Собственное аграрное производство оказалось явно недостаточным, транспортная система находилась в состоянии коллапса (по некоторым данным, оказалось выведено из строя до 90 % железнодорожной сети [Birke 1989: 25]), промышленное производство было практически остановлено. В результате складывалась ситуация, когда, например, шахтеры Рура снижали свою выработку из-за того, что не могли получить положенное продовольствие, а уже добытый ими уголь не вывозился из-за недостаточной пропускной способности разбомбленных железных дорог, и жители крупных городов мерзли в своих квартирах.

Нормы выдачи продовольствия по карточкам были откровенно небольшими. Даже в относительно благополучной американской зоне они составляли 1330 калорий в день — существенно ниже того, что считалось минимально необходимым; в английской и французской зонах паек был более скудным: 1050 и 900 калорий соответственно [Taylor 2011: 201]. Но реально обеспечить выдачу даже этого объема оказывалось возможным далеко не всегда. Причины были вполне объективными, однако многие немцы воспринимали сложившуюся ситуацию как сознательный обман, желание уморить германское население голодом. Спустя полтора года после окончания войны ситуация с продовольственным снабжением во многих местностях была хуже, чем в последний год существования Третьего рейха. Виновниками происходящего сплошь и рядом считали победителей. «Голод не предполагает поиска причинно-следственных связей, разве что самых поверхностных, — писал осенью 1946 г. посетивший Германию норвежский журналист С. Дагерман, — а значит, оказавшийся в такой ситуации человек в первую очередь обвинит тех, кто сверг режим, ранее снабжавший его всем необходимым, потому что теперь его снабжают куда хуже, чем он привык» [Дагерман 2023: 23]. Особенно плохо обстояли дела в британской зоне оккупации, где находились крупные города, а масштабный ввоз продовольствия был затруднен в связи со сложным положением в самой Великобритании.

Ситуация здесь уже в 1946 г. стала почти катастрофической [Taylor 2011: 211].