Новое начало? Западные немцы в первое послевоенное десятилетие

Еще в меньшей степени понятие «час ноль» может относиться к конкретным людям, игравшим важную роль в нацистском государстве и обществе. Тема преемственности элит начала широко обсуждаться в ФРГ лишь в конце ХХ в., когда большинство фигурантов уже сошли в могилу. Разумеется, высокопоставленные функционеры НСДАП или высшие чины СС не имели в послевоенной Германии практически никаких шансов на успешную карьеру. Однако те, кого можно было бы назвать представителями профессиональных элит — военные, дипломаты, публицисты, юристы, врачи, ученые — пережили «час ноль» безболезненно, если демонстрировали хотя бы минимальную лояльность новому строю. В 2001 г. в ФРГ под редакцией крупного историка Н. Фрая вышли серия документальных фильмов и коллективная монография «Элиты Гитлера после 1945 года» [Hitlers Eliten… 2001], демонстрировавшие высокую степень преемственности в этих областях. Тема преемственности элит не раз поднималась и в дальнейшем — к примеру, в фундаментальной работе «Ведомство и прошлое», посвященной ключевой роли нацистских дипломатов в формировании и функционировании внешнеполитического ведомства ранней ФРГ [Conze, Frei, Hayes, Zimmermann 2010]. Достаточно привести лишь некоторые цифры: летом 1949 г. в городских администрациях Верхней Баварии бывшие члены НСДАП составляли 42 % чиновников, бывшими нацистами являлись 60 % баварских судей; в британской оккупационной зоне этот показатель доходил до 80 % [Brenner 2016: 257].

В качестве одного из примеров можно взять карьеру Отмара фон Фершуэра — немецкого ученого-медика, в годы Третьего рейха занимавшегося проблемами расовой гигиены и евгеники. В 1942 г. он был назначен директором берлинского Института кайзера Вильгельма. Фер-шуэр поддерживал тесный контакт с пресловутым Й. Менгеле, участвовал в реализации программ принудительной стерилизации и занимался исследованиями, призванными подкрепить концепцию расового превосходства германцев. После войны его карьера ненадолго застопорилась, однако в конце 1946 г. он успешно прошел процедуру денацификации. Фершуэр утверждал, что ничего не знал о происходящем в Освенциме и занимался «чистой наукой», а по отношению к режиму сохранял критическую дистанцию. Несмотря на довольно скудные доказательства наличия этой дистанции, ему удалось в конечном итоге снять с себя все обвинения. Он не только продолжил академическую карьеру, но и стал в 1952 г. председателем Немецкого антропологического общества, а в 1954 г. — деканом медицинского факультета в Мюнстере [Hitlers Eliten… 2001: 33]. Такого рода биографии исчислялись тысячами, и вплоть до 1970-х гг. во многих западногерманских профессиональных сообществах попытки «ворошить прошлое» встречали дружный отпор.

Здесь следует, опять же, подчеркнуть многообразие как человеческих судеб, так и реакций на поражение и крушение Третьего рейха. Для одних это было просто сменой декораций, в которых они продолжали свою деятельность, не изменив взгляды и не подвергая какой-либо критической оценке собственное прошлое. Для других катастрофа государства стала поводом к глубокому переосмыслению собственных убеждений. Третьим в принципе было глубоко безразлично, кто находится у власти. Это многообразие хорошо отражено в работе Б. Швеллинг, где реконструируются различные типы реакции на смену режима в 1945 г. [Schwelling 2001].

В качестве примера совершенно разных реакций людей из одного профессионального круга и со схожей биографией в период национал-социализма можно привести двух крупных немецких историков ХХ в. — Теодора Шидера и Фрица Фишера.