Новое платье Леони

– Мы теперь говорим на равных, мама. Ты должна найти в себе смелость рассказать об этом. Ты теперь уже не та несчастная женщина, над которой издеваются, ты женщина, которую по-настоящему любили, и у тебя есть дочь…

Леони смотрела в пол. Она не могла смотреть в глаза Стелле. Она тщетно пыталась перевести дух, вот и все.

– И эта дочь, пока ты с ней не поговоришь, пока не попросишь у нее прощения, пока не объяснишь ей, почему ты позволяла, чтобы творился этот ужас, почему закрывала глаза и затыкала уши, эта дочь всегда будет пятнадцатилетней девочкой, у нее всегда будет болеть живот, болеть все тело, болеть душа. Она не сможет повзрослеть. Нужно, чтобы ты ее освободила…

Леони пробормотала, опустив глаза:

– Не…

Стелла обняла себя руками, покачала, убаюкивая ту маленькую девочку.

– Не кричи, пожалуйста, – попросила Леони.

– Я не кричу.

– Кричишь.

– Я имею право кричать. Имею право! Но, с другой стороны, зачем я трачу силы на крик? Ты меня все равно не слышишь. Ты никогда не слышала, когда я кричала!

– Ох, нет… нет, – выдохнула Леони, заламывая руки.

В уголке ее губ морщиной прорезалась давняя боль, привычное страдание.

– И ты сидела в комнате, ничего не делала и зарывалась в подушки на кровати, чтобы ничего не слышать, но почему? Ты что, не понимала, что я из-за этого не могу жить, просто не могу жить? Что у меня вся судьба из-за этого наперекосяк?

Леони часто дышала, всхлипывая, как маленький ребенок.

– Ты понимаешь, что из-за этого теперь невозможно нормально жить? Что все чувства, эмоции, радость и смех опадают на землю, как сухие листья?

– Он был сильнее меня, Стелла.

– Это не оправдание.

– За него был весь город. А я была мадам Чокнутая.

– Ничто не может быть сильнее, чем любовь, которую человек испытывает к своему ребенку. Ничто и никто!

– Мне было страшно… У меня не было сил…

– А я? Ты думаешь, я была сильная? Я была никакая. Я была мертвая. Мертвая. Неодушевленное существо. Я страдала от твоего молчания не меньше, чем от его ударов. Даже не знаю, какую боль из этих двух я предпочла бы! Я не понимала, я говорила себе: «Это же моя мама, она сейчас откроет дверь, ворвется в комнату, схватит его за волосы, вонзит ему ногти в спину, а ты не приходила и не приходила». И утром, когда я вставала, когда чувствовала холодный воздух на обнаженной коже, я думала: «Ах, смотри-ка, я еще жива!» И я смотрела на свой живот и удивлялась, не обнаружив на нем ран от ножа, я выходила на кухню, где ты вертелась вокруг стола, не осмеливаясь даже взглянуть на меня, как какой-то призрак матери… Ох, какой одинокой, какой покинутой я себя чувствовала. Но никогда, слышишь, никогда я не чувствовала себя в чем-то виноватой! Бессильной, да. Но не виноватой.

– Ты все-все помнишь…

– А разве такое можно забыть?

– Доченька моя!

Леони умоляюще посмотрела на Стеллу, протянула к ней руку.

– Оставь меня! Не прикасайся ко мне! – завопила Стелла.

– Доченька, девочка моя…

– Ох! Как же я жалела, что родилась девочкой!

– Ты такая красивая!

– Как же я жалела, что он смотрит на меня такую и хочет меня!

– Ты ненавидишь меня!

– Сама знаешь, что нет. Я каждый раз тебе прощала! Это сводило меня с ума, я бесилась и чувствовала себя еще более одинокой.

– Ну и что теперь?

– Одно слово, мама, одно-единственное слово. Умоляю тебя! Одно лишь слово…

Леони кусала руку, пытаясь удержать рыдания. Она подняла голову, посмотрела на дочь и пролепетала:

– Прости, деточка моя. Я прошу у тебя прощения.

Стелла упала на кровать. Она откинула голову назад, словно получила удар в подбородок. Лицо горело, она вся дрожала. Все стало теплым, живым, кровь текла по венам, на лице, обесцвеченном гневом, вновь проступили краски, губы заалели, ресницы захлопали, она услышала смех санитарки, плач ребенка в соседней палате.

Она взяла мать за руку, закрыла глаза, улыбнулась.

Перезвон колоколов в голове наконец прекратился.

– Спасибо, мама.

* * *

– Я лично очень хотела бы верить в жизнь, верить в себя, но я должна признаться, что у меня все плоховато складывается, – со вздохом сказала Соланж Куртуа, хватая пирожное безе и несколько «Русских сигарет». – Скорее бы уже этот год кончился! И звезды нисколько мне не помогают. Для Весов прогноз очень неважный.

– А вы верите в астрологию? – спросила какая-то женщина. Эдмону Куртуа ее лицо было знакомо: муж ее перекупил стоматологический кабинет на углу улиц Пре и Гран-Паве. Говорили, что у него проблемы с клиентурой. Рука тяжелая, удаляет болезненно.

– Я верю в нее так, просто чтобы приятно время провести, – опять вздохнула Соланж Куртуа, – меня это занимает и иногда оказывается правдой… Поскольку Бога больше не существует, надо же найти смысл в жизни. Почему бы не астрология? Иногда звезды очень даже правильно предсказывают…

– Один раз из десяти, совершенно случайно! Чистой воды русская рулетка, только не такая опасная, – усмехнулся Рауль Пети, нотариус.