Новое сердце

– Вы действительно знаете, что произойдет завтра? – спросила я.

– А вы не знаете?

– Ладно. О суде… – начала я. – Все, что от вас требуется, – терпеливо сидеть и слушать. Многое из того, что вы услышите, может показаться вам лишенным смысла.

– Вы нервничаете? – спросил он, внимательно посмотрев на меня.

Да, я нервничала – и не только потому, что это было резонансное дело, для которого могла или не могла найтись конституционная лазейка. Я живу в стране, восемьдесят пять процентов населения которой называют себя христианами и примерно половина регулярно ходит в церковь. Религия для среднего американца – не частное дело, а причастность к общине верующих. Мое намерение в целом противоречило общим правилам.

– Шэй, – сказала я, – вы понимаете, что мы можем проиграть?

Он рассеянно кивнул:

– Где она?

– Кто?

– Девочка. Та, которой нужно сердце.

– В больнице.

– Тогда нужно поторопиться, – сказал он.

Я медленно перевела дух:

– Правильно. Я лучше пойду подготовлюсь.

Встав, я позвала надзирателя, чтобы тот проводил меня из переговорной, но меня окликнул Шэй.

– Не забудьте попросить прощения, – сказал он.

– У кого?

К этому моменту Шэй уже снова стоял на стуле, переключив внимание на что-то другое. И я увидела, как на ладонь его вытянутой руки одна за другой сели семь мух.

Когда мне было пять, я мечтала лишь о рождественской елке. У моих подруг они были, а менора, которую мы зажигали с вечера, бледнела в сравнении с ними. Мой отец подчеркивал, что мы получали по восемь подарков, но подруги получали даже больше, если добавить те, что лежали под елкой. Однажды холодным декабрьским днем мама сказала отцу, что мы с ней поедем в кино, но вместо этого привезла меня в торговый центр. Мы ждали в очереди вместе с другими маленькими девочками с лентами в волосах, одетых в красивые платья с кружевами, чтобы посидеть на коленях у Санты и попросить у него «моего милого пони». Потом мама купила мне карамельную трость, и мы пошли на выставку рождественских елей. Там их было пятнадцать – искусственные белые, со стеклянными шарами, и зеленые, увешанные красными бусинами и бантиками; у одной на верхушке была фея Динь-Динь, а в качестве украшений – все диснеевские персонажи.

– Вот так, – улыбнулась мама, и мы улеглись на пол среди этих елей и глазели на мигающие огоньки.

Мне казалось, что ничего более красивого я не видела.

– Я не скажу папе, – пообещала я, но мама заметила, что это не важно.

Она объяснила мне, что мы вовсе не поменяли религию. Это просто украшения, убранство. Можно восхищаться упаковкой, не вынимая то, что внутри коробки.

После встречи с Шэем я села в машину и позвонила маме в ее салон.

– Привет, – сказала я. – Что ты сейчас делаешь?

Она ответила не сразу.

– Мэгги? Что случилось?

– Ничего. Просто хотела тебе позвонить.

– Что-то случилось? Тебе нехорошо?

– Разве я не могу позвонить маме просто потому, что хочется?

– Можешь, – ответила она, – но не звонишь.

Что ж, с реальностью не поспоришь. Сделав глубокий вдох, я ринулась вперед:

– Помнишь тот раз, когда ты отвезла меня к Санте?

– Только, пожалуйста, не говори мне, что ты собираешься обратиться в другую веру. Это убьет твоего отца.

– Никуда я не обращаюсь, – сказала я, и мама с облегчением вздохнула. – Просто я вспоминала тот случай, вот и все.

– И ты позвонила сказать мне об этом?

– Нет, – ответила я. – Я позвонила, чтобы попросить прощения.

– За что? – рассмеялась мама. – Ты ничего такого не сделала.

В этот момент я вспомнила, как мы лежали на полу торгового центра, глядя на зажженные елки, и над нами склонился охранник. «Дайте ей еще несколько минут», – попросила его мама. Передо мной мелькнуло лицо Джун Нилон. Может, в этом и состоит обязанность матери: тянуть время ради ребенка, что бы там ни было. Даже если ей приходится делать что-то помимо своей воли, даже если она чувствует себя беспомощной.

– Да, – ответила я. – Знаю.

– В стремлении к свободе вероисповедания нет ничего нового, – встав перед судьей Хейгом, сказала я на открытии дела Шэя Борна. – Один из наиболее знаменитых процессов произошел более двухсот лет назад и не в нашей стране, потому что страны еще не было. Группу людей, осмелившихся придерживаться религиозных верований, отличных от статус-кво, принуждали принять политику Англиканской церкви – и взамен этого они двинулись в незнакомые земли через океан. Но пуритане так сильно полюбили свободу вероисповедания, что держали все в себе, зачастую преследуя людей, не веривших в то, во что верили они. Именно по этой причине основатели новой нации Соединенных Штатов решили положить конец религиозной нетерпимости, сделав свободу вероисповедания краеугольным камнем этой страны.