«Новое солнце на Западе». Беда Достопочтенный и его время

В настоящей работе не ставится задача охватить все аспекты «жизни после смерти» Беды, все стороны его образа, сложившегося в средне-вековых легендах. Представляется возможным сказать о некоторых перспективных направлениях специального исследования на эту тему. Заслуживает внимания вопрос о трактовке жизни и трудов Беды в средневековой Европе. Так, в свое время личность Беды привлекала внимание Данте. В «Божественной комедии» он помещал англо-саксонского ученого в четвертую райскую сферу Солнца вместе с Боэцием, Павлом Орозием, Исидором, Фомой Аквинским и царем Соломоном[682]. По упоминанию Р. Чамберса, Данте «упрекал кардиналов за то, что они изучали Беду не так, как должны были»[683].

Более полное изучение хроник и историй британских авторов, может дать материал для анализа становления и черт культа Беды как местного святого. Образ Беды долгое время бытовал в народной английской культуре, где он выступал как местный покровитель. До недавнего времени в церкви св. Павла в Ярроу хранилось старинное «кресло Беды», которому, как вещи, принадлежавшей святому, и в XX веке приписывалась особая магическая сила: «На протяжении веков в народе верили, что это древнее дубовое кресло могло благоприятствовать свадьбе и рождению детей»[684].

* * *

But what if One, through grove or flowery mead,
Indulging thus at will the creeping feet
Of a voluptuous indolence, should meet
Thy hovering shade, О venerable Bede!
The saint, the scholar, from a circle freed
Of toil stupendous, in a hallowed seat,
Of learning, where thou heard’st the billows beat
On a wild coast, rough monitors to feed
Perpetual industry. Sublime Recluse!
The recreant soul, that dares to shun the debt
Imposed on human kind, must first forget
Thy diligence, thy unrelaxing use
Of a long life; and, in the hour of death.
The last dear service of thy passing breath!

< William Wordsworth, Ecclesiastical Sonnets, I, 23>

БЭДА-ПРОПОВЕДНИК

Был вечер; в одежде, измятой ветрами,
Пустынной тропою шел Бэда слепой;
На мальчика он опирался рукой.
По камням ступая босыми ногами, —
И было все глухо и дико кругом.
Одни только сосны росли вековые.
Одни только скалы торчали седые.
Косматым и влажным одетые мхом.
Но мальчик устал; ягод свежих отведать.
Иль просто слепца он хотел обмануть:
«Старик! — он сказал, — я пойду отдохнуть;
А ты, если хочешь, начни проповедать:
С вершин увидали тебя пастухи...
Какие-то старцы стоят на дороге...
Вон жены с детьми! говори им о боге,
О сыне, распятом за наши грехи».
И старца лицо просияло мгновенно;
Как ключ, пробивающий каменный слой,
Из уст его бледных живою волной
Высокая речь потекла вдохновенно —
Без веры таких не бывает речей!..
Казалось — слепцу в славе небо являлось;
Дрожащая к небу рука поднималась,
И слезы текли из потухших очей.
Но вот уж сгорела заря золотая
И месяца бледный луч в горы проник,
В ущелье повеяла сырость ночная,
И вот, проповедуя, слышит старик —
Зовет его мальчик, смеясь и толкая:
«Довольно!., пойдем!., никого уже нет!»
Замолк грустно старец, главой поникая.
Но только замолк он — от края до края:
«Аминь!» — ему грянули камни в ответ.

<Я.П. Полонский, 1840–1845>[685]

Заключение