Новому человеку — новая смерть? Похоронная культура раннего СССР

Новый ритуал публичного политического прощания развивается на протяжении всей второй половины XIX века. Похороны актера Александра Мартынова (1860), писателей Добролюбова (1861), Достоевского (1881), Тургенева (1883), Салтыкова-Щедрина (1889) и Шелгунова (1891) сопровождались демонстрациями с участием десятков тысяч людей. Напор толпы, по воспоминаниям современников, был столь силен, что полиции приходилось лишь отступать в сторону. Поняв, что «публичные похороны харизматических идеологов-мыслителей стали неотъемлемой чертой русской общественной жизни» 105, власти старались делать всё возможное для того, чтобы свести к минимуму политическое содержание публичных похорон и/или не допустить распространения информации о них. Так, например, после смерти Тургенева, который скончался после продолжительной болезни во Франции, «шеф полиции Плеве запретил распространять какую бы то ни было информацию о маршруте поезда, дабы избежать „торжественных встречА также принимались меры к тому, чтобы рассеять общественный ажиотаж вокруг похорон. Некий офицер в то время написал, аргументируя необходимость цензуровать репортажи газетных корреспондентов, посылаемые в Петербург: „Нет сомнения, что они будут телеграфировать в Санкт-Петербург о том, что тело Тургенева проследовало через Псков, и о встрече его в городе, и я заранее уверен, что они попытаются придать всем этим вещам как можно более широкое и торжественное значение, значение, которого они в действительности не имеют“» 106.

Хотя наиболее известными были и остаются публичные похороны писателей и общественных деятелей, уже во второй половине XIX века в политическую демонстрацию могли перерасти и похороны менее известных людей. В апреле 1876 года похороны бывшего студента Медико-хирургической академии Чернышева, умершего от туберкулеза после двух лет, проведенных в тюрьме, переросли в политическую демонстрацию при участии студентов Академии и женских курсов. Это событие было воспринято властью столь серьезно, что ему было посвящено отдельное совещание с участием императора Александра II, великих князей, наследника цесаревича, министров внутренних дел и юстиции, шефа жандармов, петербургского градоначальника Ф. Ф. Трепова и др. В качестве одной из мер для предотвращения подобных выступлений в будущем предлагалось «установить законодательным порядком то, что существует во всех государствах, — именно предоставить полицейскому начальству право своей властью установлять и объявлять известного рода правила или запрещения касательно соблюдения внешнего порядка и благочиния, с тем притом, чтобы установлены были в законе и наказания за нарушения подобных полицейских распоряжений»_107.

Поводом к манифестации могли стать и похороны человека совсем далекого от политики. Так, в 1903 году в Петербурге на фоне сложных отношений с учителями покончил с собой воспитанник одной из гимназий. «Тогда 8 класс возмутился и решил устроить демонстрацию. По всем гимназиям были разосланы приглашения прибыть на похороны и в день их со всех концов города явились толпы гимназистов. <...> Шествие выстроилось грандиозное. Один из очевидцев уверял, что позади гроба развевалось знамя с надписью „еще одна жертва педагогической рутины А На Литейном мосту шествие было остановлено полицией и отрядом казаков; приказа разойтись молодежь, конечно, не послушалась, и произошла свалка. Гроб, который несли на руках, опрокинули в грязь, в ход пошли кулаки и нагайки и — шествие было разогнано <.. .> много арестованных и сильно пострадавших» 108.

Так или иначе, но ко второй половине XIX века использование похорон известных людей для политических выступлений воспринималось скорее как норма; и полиция, и власти предвидели такого рода выступления и готовились к ним. Ко времени Первой русской революции в 1905 году это была уже хорошо сложившаяся практика гражданского и политического неповиновения, которая в ситуации революции приняла невероятный размах. Как отмечалось в 1910 году в «Вестнике Европы» в статье, посвященной смерти и похоронам С. А. Муромцева, «со времени политического „пробуждения" России похороны тех, кто „поднялся над морем посредственности и оставил след в сознании нации", становятся общественными событиями огромной важности» 109.