Новосёлы

Выскребли в левой стенке от пола до потолка наискосок желобок-канавку. По ней повели свободный конец доски… Но тот, что уже вставили, просверлил за это время вместо щели дыру — хоть бревно вставляй. К потолку доска и близко не пристала, две руки можно засунуть.

— Не суй, и так в глаза сыплется! — рассвирепел вдруг Жора.

Увидел, что сам выдумал ерунду, а на меня рычит.

В пещере опять потемнело: на этот раз Серёжа голову всунул.

— Камни подложите под концы доски, — посоветовал он.

Жора хотел лягнуть и его, но передумал, протянул руку: «Дай!»

Серёжа мигом принёс два камня. Но те мало помогли, щель под потолком всё-таки осталась.

Ну и песочек здесь! Лучшей земли копать и не придумаешь — сам сыплется.

— Пророете с полметра — зовите нас. И вправо больше поворачивайте, а то подроемся под асфальт, — сказал я Васе и Серёже.

— Ага. А мы ещё доску поищем, заложим, — добавил Жора.

Палки мы оставили им — в пещере мягко. Себе взяли железный прут и совок, который принёс Павлуша.

Казалось, мы сделали всё, чтоб работать спокойно и в безопасности…

Жора долбил под грушей прутом, а я черпал совком, выбрасывал землю. Она подавалась с трудом. Ясно, разве прут и совок инструменты? Забава для малышей… Вот если б настоящую лопату или такую, как у рабочих, что колодец прочищают! Даже тонкие корни могли б рубить, чтоб не мешали.

Я тюкнул по одному корешку совком. А он как струна — дрин! Глаза засыпало землёй…

— Ы — ы-ы… Помоги, у тебя руки чистые!

— Сам помогайся, у меня тоже грязные. — Жора долбил старательно, приговаривая: — Г-гах! Г-гах!

Я вытащил из штанов самый низ рубахи, там она ещё не запачкалась, и протёр глаза и лицо.

— Пилу бы… Пилой корни отрезать… — подсказал сверху Павлуша. Он больше наблюдал за нами, чем за домом и рабочими.

Жора постучал себе по голове: звонко, как в пустую посудину:

— Слышал? Сиди и молчи…

И верно: разве пилой перепилишь эти грязные и тонкие, как верёвочки, корни?

И зачем было копать именно под грушей? Никто ведь нам не приказывал. Подземный ход в любом месте может выйти наружу. Я так и сказал Жоре и даже руки отряхнул.

— Подчищай давай… Всё сначала начинать? Здесь уже яма какая. А если…

Жора не кончил. Снизу склона поспешно полз на четвереньках белый как мел Серёжа. Рот разинут, с головы и лба песок сыплется…

Шевельнул губами:

— Там… Васю… засыпало!

Сверху завопил Павлуша:

— Обвал!!! Спасите!

Мы съехали в овраг.

Пещеры не было. Был широкий провал, сверху навис тоненький слой дёрна. На дне — куча песка в пояс, торчком стоят глыбы земли. У края кучи вмятина, словно человек лежал, ладони по обе стороны отпечатались.

— Он уже удрал, спрятался, — сказал Жора.

— Это я здесь лежал, с краю… — всхлипнул Серёжа. — Меня только по грудь захватило. А Вася — там… — показал он под обрыв.

Жора опустился на колени, гладит песок, будто умом тронулся. А я слышу: ползёт у меня меж лопаток холодная струйка пота…

И вдруг как бросимся на завал! Руками рвём, под себя гребём, в стороны рассовываем… И ещё, и ещё! А в груди сдавило от страха — не вздохнуть.

— Тише! Стонет, кажется!.. — кричит Жора.

Нет, это Серёжа давится слезами, всхлипывает…

Павлуша тоже трясётся на берегу, прижал кулачки к груди.

Что-то тёмное мелькнуло над нами, тяжело ухнуло в овраг. А-а, тот дядька, что в шляпе… Опёрся на лопату, как спортсмен на шест, и прыгнул…

— Доигрались!.. А я не поверил сначала, опять, думал, глупые шутки… — Рабочий поплевал на руки. — Сколько их там?

— Один! Один Вася! — закричали мы.

— Куда головой, кто помнит?

— Туда! У-у-у… — тянул Серёжа.

— А ты, малый, беги за его мамашей! — махнул рабочий на Павлушу.

Дядька откапывал и быстро, и осторожно. А по обе стороны от него разгребали мы. Бренк! — стукнула лопата о доску. Дядька отбросил инструмент в сторону, осторожно вывернул доску руками… Что-то показалось в ямке пёстрое и опять засыпалось землёй.

— Его рубашка! В клеточку! — закричал я.

Рабочий расставил ноги пошире, чтоб не наступить на Васю, и раз, два, три!.. Разворотил землю по сторонам, сделал ямку там, где должна быть голова… Есть!.. Волосы рыжие видны, затылок…

— Хорошо, что не вверх лицом… — Дядя сорвал с себя и отбросил шляпу. Ещё гребок, ещё… Вот и вся голова Васи видна. Выгреб ямку под лицом… Дыши, Вася! Дыши, Рыжик!

А Вася не хотел дышать, не хотел оживать…

— Неживой!..

Серёжа опять всхлипнул, схватил лопату. Длиннющая ручка не слушалась его, моталась в стороны. А мы всё гребли: слева от рабочего — я, справа — Жора. Может, и мешали дядьке. Суетились здорово.

Лопата опять у рабочего. Упёрся в целую гору песка — сдвинул с Васиной спины… И ещё раз! Ну-у… Ну-у! Дядька бросил лопату, погрузил обе руки в песок, нащупал туловище Васи. Вытаскивал его осторожно, потряхивая немного, пошевеливая…

А на берегу уже тётя Клава, Васина мать, и профессорша, и наша бабушка, и ещё какие-то незнакомые женщины, не из нашего, наверно, дома.

— Где он? Пустите меня к этому извергу, я его на куски разорву! — кричала тётя Клава. Лицо у неё было в багровых пятнах.

И тут увидела тётя Клава, что Вася висит на руках у рабочего.