Лицо матери исказилось от изумления. Она отвесила Агнес пощечину.
Птицы в кустах замерли и умолкли. Джейк вскочил, но не сошел с места.
Лицо матери ярко полыхало.
– Думаешь, если ты прокладываешь путь во время переходов, то уже взрослая? Взрослые следуют правилам или отвечают за последствия. А тебя до сих пор от всего ограждают. Я не всегда смогу тебя защищать, Агнес.
Селеста фыркнула.
– Когда это ты вообще ее защищала? – поинтересовалась она. – Я что-то не заметила.
– А ты еще кто такая, на хрен? – вскипела Беа.
Селеста захлопнула рот. И стала казаться младше своих лет, почти ребенком, готовым расплакаться. Она поспешно свернула зайцу шею, словно в попытке вернуть себе прежние позиции.
– Здесь можно влипнуть по-крупному, Агнес, – продолжала мать. – Это не игра.
– Знаю я.
– Да ну?
Ее лицо омрачилось тревогой, которую быстро вытеснил гнев. На что она так злилась? Агнес заметила, как мать перевела взгляд на обмякшего зайца – за долю секунды до того, как вырвала его у Селесты. Та осталась с пустыми руками, облепленными клочками шерсти.
– Этот заяц не ваш, – заявила мать и потрясла им, осыпая капельками крови из разинутого заячьего рта Близнецов и Джейка. – Он принадлежит всем. А ты… – Она повернулась к Агнес, ее глаза налились кровью. – Это место, – рявкнула она, указывая на землю, – вообще не твое.
Призрачные ощущения возникли у Агнес глубоко внутри. Знакомые, но будто обросшие паутиной. Она затопала ногами. Стиснула кулаки.
– Ненавижу тебя, – отчеканила она, превращая каждое слово в подобие твердого камня, который скатывался с ее языка и тяжело падал к ногам матери.
Одним движением, без промежуточных стадий мать сдалась и обмякла, и картины большего отчаяния Агнес еще не видела никогда. На краткий миг их взгляды встретились. В глазах матери застыл вопрос, такой же отчаянный, как ее поза, такой же острый, насущный и исполненный стремления. А потом, как при затмении, этот беспомощный взгляд был заслонен другим – жестким, устрашающим, начисто лишенным любви.
Она отвернулась, обдав Агнес через плечо своим странным новым смешком:
– Само собой, ты меня ненавидишь. Я же твоя мать.
С зайцем, бьющимся о ее бедро и орошающим землю каплями крови, она скрылась в кустах. Снова стала неприступной.
Подойдя к постели тем вечером, Агнес увидела, что на шкурах неподвижно лежит Глен. А рядом с ним – ее мать. Они соприкасались руками, сцепились согнутыми крючком указательными пальцами, но в остальном их тела лежали порознь. В небо они таращились, как парализованные, впавшие в кому, мертвые. Но, пока Агнес стояла над ними, Глен через силу улыбнулся. Края его век были красными, улыбка матери – натянутой и неприветливой. И все же Глен с матерью раздвинулись, освобождая место для нее между ними. Она не поняла.
– Иди, ложись сюда на ночь, – позвал Глен.
Мать отодвинулась чуть ли не за край постели. «
Она легла между ними. Мать и Глен снова взялись за руки поверх нее. Мать ерзала, перебирала пальцы Глена, казалась чем-то озабоченной или нервничающей. Агнес задумалась, не в ее ли словах причина. Раньше она никогда такого не говорила. И в действительности не питала к матери ненависти. Но мать посмеялась над ней. Как будто ждала этих слов.
Агнес слегка повернулась к матери. Ей вспомнилось, как часто она прокрадывалась к ней в комнату ранним утром. Агнес просыпалась слишком рано, еще до того, как небо светлело от солнца, и тело с разумом не давали ей снова уснуть. И мать ложилась в ее кровать на бок. Всегда доступная ей, даже во сне. Агнес пристраивалась к ней, сворачивалась клубком, и мать машинально обнимала ее одной рукой. Только так Агнес удавалось подремать, пока не начинал трезвонить будильник матери.
Она попыталась придвинуться к матери, но та отвернулась. Ее напряженное тело стало барьером, стеной. Глен пытался притянуть Агнес обратно к себе, но она схватила мать за плечо, заставляя повернуться.
– Прости, мама, – шепнула она, пробуя лечь ближе, уткнуться в ее шею, в ее мягкую щеку.
Но мать на этот раз откатилась и поднялась, встала на ноги. Бесшумно, как зверь.
Агнес села. Глен потянул ее к себе, побуждая снова лечь.
– Ложись спать, – беспокойно заныл он.
Но она выдернула руку.