Новые идеи в философии. Сборник номер 7

Но это, пожалуй, не удовлетворит еще сомневающихся в ценности трансцендентально-психологического анализа, в особенности в способности его перекинуть мост между миром теоретических ценностей и психическими актами познания. Это сомнение можно радикальным образом обосновать, утверждая, что теория познания наталкивается здесь на проблему, которую вообще невозможно разрешить. Смысл и бытие, ценность и действительность, трансцендентное и имманентное, как понятия, исключают друг друга. Поэтому никакая философия не в состоянии выйти из этого дуализма, даже при посредстве понятия автономного признания ценности. Мы никогда не будем в состоянии понять, как эти два царства становятся единством. Хотя существования единства и нельзя отрицать, ибо без него все познание было бы лишено смысла, но оно остается вечной загадкой, чудом, которое выше всякого разумения. Поэтому теория познания должна ограничиться установлением системы трансцендентных ценностей, а в остальном удовлетвориться фактом познания, не задаваясь вопросом о том, как трансцендентное становится имманентным.

Но в самом ли деле дальше идти некуда? Мы, действительно, натолкнулись здесь на проблему, побудившую уже многих мыслителей отказаться от объяснения мира и приведшую либо к полной резиньяции, либо к допущению для иррационального сверхлогической способности познания, вроде сверхнаучной «интуиции». Необходимость подобной резиньяции столь же мала, как мало право на такие притязания. И те и другие объясняются забвением того, что эта загадка и чудо обязаны своим существованием исключительно сущности нашей рефлексии, и что поэтому с уяснением сущности этой рефлексии они перестают быть загадкой. Всякое понимание делает необходимым разъединение того, что первоначально связано. Так из единства возникает двойственность, понятия же, как различные понятия, конечно, никогда не могут совпасть, но должны навсегда остаться разъединенными. Но потому, что два понятия не одно понятие, не следует уже думать, что мы стоим перед мировой загадкой. И все же такая уверенность очень распространена. Это можно пояснить примером из другой области философии. – Наука раскалывает непосредственно данную действительность, ибо, подводя ее под систему чисто количественных понятий, она естественно должна подчинить не квантифицируемый остаток другой системе понятий. Называя тогда квантифицируемое «физическим», неквантифицируемое же «психическим», мы удивляемся, что эти миры понятия, естественно исключающие друг друга, мыслятся дуалистически, а не монистически. Мы безуспешно тогда оперируем такими понятиями, как «психофизическая причинность» и «психофизический параллелизм», тщетно желая преодолеть противоположность понятий, т. е. из двух понятий сделать одно13.

Не совсем так, но аналогично обстоит дело и с дуализмом бытия и смысла. Он есть необходимый продукт рефлексии о познании. Мы познаем и постигаем при этом истину. Тогда мы непосредственно имеем единство бытия и смысла, тогда мы «переживаем» его. Но, конечно, уже констатируя то, что «мы» «его» имеем и переживаем, мы разрушаем непосредственное единство и раскалываем его на действительный акт познания и недействительный предмет его. Это разъединение необходимо связано с образованием понятия познания. Мы не вправе даже поэтому сказать, что единство есть, ибо это было бы познанием единства, как единства, а таковое не может иметь места. Единство не допускает себе мыслить его, но только «переживать», и уже говоря, что мы его переживаем, мы разрушаем его, ибо мы называем его и подводим тем самым под понятие. О простом «единстве» мы вообще совсем не можем говорить, так как «единство» уже требует понятия множества, как своей противоположности. Так и везде. Познавать – значит различать, и постольку мышлению, значит, действительно невозможно снова соединить оба мира бытия и смысла. Мы, разумеется, не можем мыслить, как единство, то, что мы должны мыслить, как двойственность, чтобы вообще мочь мыслить. Постольку всякий «монизм» и всякая «философия тожества» и в теории познания ведет на ложный путь.

Но для того, кто это сознал, единство двух разъединенных миров не есть уже более чудо или загадка, не есть проблема, которая нуждается в разрешении, и в разрешении которой можно было бы отчаяться. Единство первоначально, непосредственно. Можно было бы сказать, оно – наиболее известное нам, если бы слово «знать» не делало уже из единства дуализма и если бы мы не должны были поэтому избегать говорить о нем. Достаточно сказать, что оно, хотя и непонятно (unbegreiflich), но не как то, что выше понятий (überbegreiflich), а как то, что до всяких понятий (vorbegreiflich).