Новые марсианские хроники

— Да, Кятлин была твоей студенткой…Чёрт, Фенгус, у тебя действительно больше тайн, чем я думал!

Фенгус не торопился с ответом,— в этот момент он старался за безразличным смешком спрятать вдруг охватившие его неуверенность и страх. Он попытался заставить себя мыслить трезво и неожиданно понял, что в последний раз идёт вниз по этой лестнице. Конечно, Хенрик знает о нём намного больше, чем старается показать. Иначе, как он мог появиться в нужном месте и с удивительной лёгкостью заставить его захлопнуть дверь, за которой осталась вся его прежняя жизнь? А может быть, он просто стал катализатором? Стоя на безжизненных металлических ступенях, профессор вдруг ясно понял, что давно уже занимался самообманом, не желая видеть того, во что превратилась его жизнь, не желая замечать всю ту бессмысленную пустоту, что сопровождала его шаг за шагом.

⁂

— Папа, что такое на самом деле ветер?

В ответ раздалось сопение. Юноша посмотрел на сидевшего на диване мужчину и почти физически почувствовал, как желание послать сына куда подальше боролось в нём с присущими почти каждому человеку чувствами заботы, ответственности и любви к своим детям. А может быть, юноше просто хотелось видеть в своём отце то, что никогда не проявлялось внешне.

— Ветер… хм… ну, это то же самое, как если климатическую установку включить на полную мощность.

— А как он ощущается? Свободный ветер?

Диван скрипнул.

— Перестань. Примерно как на магистралях, когда их продувают… Очень неприятно. Дует отовсюду, и ты чувствуешь себя таким маленьким и беззащитным. Здесь гораздо лучше. Не думай об этом.

— Как чувствуется холод? И снег?

— Снег лежит на улице, пойди и посмотри. Кстати, его с каждым днём всё больше и больше.

Мужчина поднялся и встал напротив сына. Он не был стар, по крайней мере таких, как он, обычно не называют старыми, хотя из-за глубоких морщин на худом лице, длинного костлявого носа и теней вокруг глаз молодые девчонки не причисляли его к тридцатилетним (с которыми, в принципе, можно было закрутить интрижку), скорее всего, ему бы дали лет пятьдесят (с такими приятно поговорить, затем погладить папашу по щеке и пойти домой). Он был среднего роста, и тело его было в порядке. Впрочем, это означало лишь то, что у него имелись деньги по крайней мере на хороший модуль коррекции для желудка.

— Ты должен понимать, почему мы с мамой выбрали такую жизнь. Мы счастливы, что смогли покинуть Землю, давно уже превратившуюся в царство террора и центр глобальных катастроф. Здесь наше будущее, хотя пока вокруг только сырость и грязь. Я не знаю, когда мы сможем выходить на улицу без скафандров, но, может, ты это увидишь…

— Когда мне исполнится пятьсот лет! Папа, я помню, ты хотел уехать отсюда. Куда-нибудь, где есть трава, деревья и цветы,— юноша глубоко вздохнул.— Я знаю, ты мечтаешь о садах больших городов. И всё же, ты согласишься продлить свой контракт?

Мужчина вздрогнул и пристально посмотрел на сына. «Когда-то я сверху вниз смотрел на его светлую головку, теперь же вынужден снизу вверх смотреть в эти дерзкие тёмные глаза». Тот же цвет волос, и те же глаза — всё остальное от матери — хрупкость и красота. И странная, непреодолимая тяга ко всему необычному. «Я был ему интересен, пока был странен и непонятен,— подумал мужчина.— Молодой инженер, мечтавший попасть в Ледяной Ад. Но здесь все такие. А я теперь обыкновенный… навозный жук».

— Пока не знаю,— соврал мужчина.— Пойми, мы получаем здесь в два-три раза больше, чем смогли бы заработать в другом месте. Здесь есть вода…

— Тонкий слой полярного льда, который не может решить проблему с водоснабжением. Сто пятьдесят лет назад ядро кометы из облака Оорта было развёрнуто в наше сторону, и теперь каждый год на подножии Олимпа выпадает снег. Только здесь его можно собрать.

Мужчина грустно улыбнулся.

— Верно. Кстати, с каждым разом осадков становится всё больше. Правда, снег не очень чистый, и нам каждый раз приходится срезать нижний слой.

— Я не хочу провести здесь всю свою жизнь!

— Как будто я этого не знаю…

— Ты говорил, что инспектора с Земли не скоро здесь появятся. Но все, что здесь создаётся,— каждое изобретение, любой кусочек текста, картина или нота,— всё становится собственностью землян, а защита авторских прав служит для них лишь прикрытием. Хорошо, что они пока не требуют платить налог за использование алфавита! В биолабораториях Марса позволено синтезировать только рыбные продукты. Нас больше не пускают на Землю без имплантированных чипов слежения, да ещё требуют, чтобы каждый гражданин Марса обзавёлся им за свой счёт. Естественно, с «универсальной» кодировкой, чтобы ООН‑1 могла за нами следить. Они хотят, чтобы мы предоставили полную свободу действий их «гуманитарным» миссиям, что стремятся преподавать в школах свои жалкие, никчёмные теории, годные лишь на то, чтобы служить фиговыми листиками, и называют это величайшим достижением современной мысли…