Вскоре после нашего разговора я вернулся в Лондон. На следующий день я поехал в Гластонбери провести несколько дней в гостях у Клода Апшенка, владельца издательства «Великое белое братство». Мы с Клодом стали добрыми приятелями с тех пор, как десять лет назад познакомились на конференции по летающим тарелкам в Барселоне.
— Мне это не нравится, — заявил Клод, когда я рассказал ему о проекте Фостера. — Принцип мандалы потенциально опасен. Если подобным образом создавать в собственной голове автономные цепи обратной связи, можно и в самом деле нарваться на крупные неприятности.
Клод изучал акупунктуру в Хардарадском институте в Малибу, так что я предположил, что он знает, о чем говорит. Тем не менее, решил я, Чарльз собаку съел в таких делах и способен сам о себе позаботиться.
Когда я два дня спустя позвонил Фостеру, он сказал, что проект продвигается очень хорошо. Он даже добавил к своей машине несколько улучшений:
— Во-первых, звуковые эффекты. Я воспользовался особой записью тибетских рогов и гонгов. Там есть такие обертоны, что они, если их достаточно усилить, мгновенно вводят в транс. — Он сообщил также, что приобрел стробоскоп, посылающий в глаза от шести до десяти вспышек в секунду. — Это называется эпилептической частотой. Идеальная штука для очистки мозгов. — Фостер утверждал, что все эти усовершенствования углубляют состояние транса и повышают ясность восприятия вращающихся кубов. — Знаете, я уже очень близок к успеху.
Судя по голосу, он очень устал и был близок к истерии. Я настойчиво попросил его отдохнуть.
— Ерунда, — отрезал он. — Представление должно продолжаться, верно?
На следующий день Фостер сообщил, что до решающего прорыва остался последний шаг. Голос его становился то тише, то громче; я слышал, как он задыхается между словами.
— Должен признать, все оказалось труднее, чем я ожидал, — сказал он. — Но теперь мне помогает еще и некое вещество, которое я предусмотрительно привез из своего последнего путешествия. Учитывая законы этой страны и вечную возможность подслушивания, я не могу назвать это вещество по телефону, поэтому напомню лишь о книге Артура Махена «Роман о белом порошке» и позволю вам домыслить остальное. Позвоните мне завтра. Четвертое измерение наконец-то становится реальностью.
На следующий день к телефону подошла Майми и сказала, что Фостер отказывается с кем-либо говорить, так как, по его словам, до успеха ему остался последний шаг, и он не желает, чтобы его отвлекали. Он просит друзей проявить терпение в трудный для него период.
Еще через день все осталось по-прежнему: Майми отвечает, а Фостер отказывается говорить. Вечером того же дня я решил посовещаться с Клодом и Памелой.
Мы собрались в Челси17
, в квартирке у Памелы. Сидели у окна, пили чай и наблюдали за потоком машин, ползущих по Кингс-роуд и вливающихся на площадь Слоэн.— У Фостера есть семья? — спросил Клод.
— Есть, но не в Англии, — ответила Памела. — Его мать и брат сейчас проводят отпуск на острове Бали.
— А близкие друзья?
— Мышка, разумеется.
Мы переглянулись. Странное предчувствие пришло к нам одновременно — ощущение того, что произошло нечто ужасное.
— Но это же смешно, — неуверенно произнес я. — Майми его просто обожает, и она весьма опытная в житейских делах женщина. О чем нам, собственно, беспокоиться?
— Давайте лучше еще раз позвоним, — решил Клод.
Мы попробовали, но телефонистка ответила, что телефон Майми не в порядке. И тогда мы решили немедленно ехать в «Сипай-коттедж».
Клод довез нас на своем старом «моргане». У порога нас встретила Майми. Выглядела она смертельно усталой, и все же в ее облике читалась некая безмятежность, показавшаяся мне жутковатой.
— Я так счастлива, что вы приехали, — сказала Майми, пригласив нас в дом. — Вы и представить не можете, как я перепугалась. За несколько последних дней Чарльз едва не сошел с ума.
— Но почему вы не созвонились с нами? — потребовал я ответа.
— Чарльз мне запретил. Он сказал — и я ему верю, — что нам необходимо пройти через все это вместе. Он полагал, что чье-либо присутствие в такой момент может оказаться опасным для его рассудка.
Клод издал звук, похожий на фырканье.
— Итак, что же произошло? — спросил он.
— Поначалу все шло прекрасно, — ответила Майми. — Чарльз стал проводить перед машиной все больше и больше времени и наслаждаться тем, что при этом испытывал. Вскоре я могла оторвать его от машины только для еды, и то он соглашался неохотно. Он научился мысленно видеть кубы и их грани, манипулировать ими с любой желаемой скоростью, сводить воедино или разделять. Но финал эксперимента — рождение гиперкуба — ему никак не давался. И он возвращался к машине, запуская ее на максимальной скорости.
Майми вздохнула.